Леонид Млечин - Брежнев. Разочарование России
Модернизация экономики не происходила. Политическое руководство страны — клуб пенсионеров в политбюро — совершенно не соответствовало потребностям страны. Страна неуклонно отставала от быстро развивающегося Запада и погружалась в экономическую депрессию…
Идеологический багаж Москвы до абсурдности устарел. Советский вариант социализма казался смешным — и уж точно непривлекательным. Очевидно было разочарование советским опытом среди братских социалистических стран, которые обеспечивали своим гражданам более высокий уровень жизни. Советский опыт перестал быть ориентиром и для коммунистических партий.
— Импульс Октябрьской революции иссяк, — констатировал генеральный секретарь ЦК компартии Италии Энрико Берлингуэр.
Руководство итальянской компартии так сформулировало этот вывод:
«Фаза социализма, которая началась с Октябрьской революции, исчерпала свою движущую силу».
Холодная война была не только столкновением супердержав, повторением того, что происходило и прежде. Это была война идей. Социалистический лагерь не смог сохранить власть над умами. В мировом общественном мнении СССР превратился в архипелаг ГУЛАГ, в страну лагерей. Ядерное оружие в советских арсеналах создавало лишь магию успеха. Лес ракет и танковые армады мешали видеть истинное положение дел.
Благосостояние на Западе росло очень быстро. Особенно в Соединенных Штатах. В 1947 году в стране было тридцать миллионов автомобилей. В 1960-м — шестьдесят миллионов, в 1970-м — девяносто два миллиона. А экономическое положение социалистического лагеря с конца семидесятых быстро ухудшалось.
Братские социалистические страны не хотели жить так же плохо, как и старший советский брат. Москва позволяла им какие-то реформы, но только если они осуществлялись диктаторскими методами, если партия полностью сохраняла контроль над положением. Советские руководители не терпели стихийных реформ, инициативы снизу. Действовали жестоко, когда возникала угроза самой системе. Сформировалась самодовольная советская элита, каста, преисполненная имперского стремления поучать весь мир. Но восточноевропейские братья становились самостоятельными. Некоторые из них по части высокомерия кому угодно могли дать сто очков вперед.
Руководитель Восточной Германии Эрих Хонеккер был лучшим учеником в марксистском классе. Нигде реальный социализм не был таким успешным, как в ГДР, — но за счет советской помощи и денег ФРГ.
— Никто на Западе не знает, как живут советские люди, — говорил Хонеккер своим помощникам. — И всем наплевать, как они живут. А мы на виду, на стыке социализма и капитализма. Поэтому СССР обязан нам помогать.
Германская Демократическая Республика считалась самой успешной в соцлагере, но восточные немцы сравнивали свою страну с Западной Германией. Пугала высокая смертность среди младенцев, сокращение средней продолжительности жизни. Восточные немцы шептались о том, что страна вымирает. По количеству чистого алкоголя, потребляемого на душу населения, ГДР занимала второе место в Европе.
Закрытые опросы общественного мнения, проводившиеся Академией общественных наук при ЦК СЕПГ, показывали, что подавляющими чувствами в социалистической Германии были скептицизм и пессимизм. Три четверти опрошенных жаловались на трудности со снабжением. Две трети говорили, что жизнь становится все хуже.
ГДР тайно продавала на Запад политических заключенных. За каждого отпущенного узника правительство ФРГ платило свободно конвертируемой валютой. На эти деньги закупалось все, что требовалось обитателям поселка членов политбюро Вандлитц под Берлином. Поселок восточные немцы называли «Домом престарелых» (из-за преклонного возраста членов политбюро) и «Вольвоградом», поскольку руководство ГДР предпочитало лимузины этой марки. Другим представителям элиты тоже кое-что доставалось: западные машины, цветные телевизоры, видеоаппаратура, вещи, ювелирные изделия. Обычные граждане стояли в очереди за отечественной машиной «Трабант» десять с лишним лет.
Министр госбезопасности ГДР Эрих Мильке иногда пускался в откровенность с сыном. Он говорил о своем разочаровании, о том, что граждане социалистического государства бегут на Запад, о тяжком положении в экономике:
— Посмотри на руководителей производства на Западе. Как они держат в руках свои концерны! И какую прибыль приносят! Разве наши так не могут? Что они, глупее? Нет, все дело в том, что мы не даем им возможности добиться той же производительности труда. Но я ничего не могу изменить!
Однажды он сказал членам политбюро:
— Если вы не примете всерьез то, что я вам сейчас сказал, не знаю, долго ли еще просуществует ГДР.
Никто не понял, шутит Мильке или нет.
Соревнование с Западом было проиграно.
С коммунистическими идеями дело обстояло, как с религией. В христианской стране младенца крестят, не спрашивая его согласия. Так и в Советском Союзе всякий ребенок автоматически становился коммунистом. Но в реальности в брежневские времена мало кто верил в догмы, которые приходилось заучивать, как «Отче наш». Когда сейчас говорят с ностальгией: но тогда была вера! — это свидетельствует о том, как коварна человеческая память. Не верили.
Идеологические чиновники были или малограмотными догматиками, или предельными циниками. Использовали высокое положение для устройства личных дел. Сотрудники ЦК с легкостью защищали диссертации и зарабатывали неплохие деньги, публикуя статьи и книги, сочиняя сценарии и внутренние рецензии, нанимаясь консультантами фильмов, художественных и документальных. Отказа они не знали, напротив, издатели и редакторы зазывали работников ЦК, их имена в списке авторов служили своего рода охранной грамотой.
Четырнадцать лет первым заместителем заведующего общим отделом был Клавдий Михайлович Боголюбов, и еще три года он руководил отделом. Занимающий эту должность обладал большим влиянием в аппарате. Клавдий Михайлович выдавил из своего поста максимум — вплоть до Государственной премии и золотой звезды Героя Социалистического Труда.
«Боголюбов у нас защищал докторскую диссертацию, — рассказывал в интервью одному из московских журналов Всеволод Михайлович Иванов, который в те годы работал в Академии общественных наук при ЦК КПСС. — Я влез в эту диссертацию и ахнул: он ухитрился к своей кандидатской диссертации прилепить небольшую брошюру и представил это как докторскую. Но как можно кандидатскую диссертацию, написанную до ХХ съезда, всунуть в докторскую, только Сталина вычеркнуть? Я сказал и ректору, и руководителю кафедры, что это не диссертация. Но никто не решился, сказали, что боятся связываться. Во время защиты на вопросы он отвечал так: “Ладно, я это запишу и пришлю к вам консультанта, он ответит”».
