Сергей Шаргунов - Катаев. "Погоня за вечной весной"
Поздней осенью 1955 года Катаев вместе с семнадцатилетним сыном приехал в Ленинград. К ним в гостиницу «Астория» пришел Зощенко — писатели «тихо беседовали, устроившись на диване». Павел сделал несколько фотографий: «Вот он, худой, смуглый, с глянцевыми глазами, окруженными густыми тенями, внимательно слушает, держа папиросу чуть на отлете. А вот он, закинув голову, смеется, и я слышу его характерные тихие смешки».
Валентин Петрович вспоминал их последнюю встречу: «Все такой же стройный, сухощавый, корректный, истинный петербуржец, почти не тронутый временем, если не считать некоторой потертости костюма и обуви — свидетельства наступившей бедности. Впрочем, знакомый костюм был хорошо вычищен, выглажен, а старые ботинки натерты щеткою до блеска. Он был в несправедливой опале».
В 1956 году у Зощенко вышел однотомник рассказов и повестей, вторую большую книгу выпустили в июне 1958-го. Но доживал он раздавленный, изможденный, с больным сердцем…
22 июля 1958 года он умер.
«Так он над серьезной темой работает?»
28 января 1947 года Валентину Катаеву исполнилось пятьдесят.
9 февраля его избрали депутатом Верховного Совета РСФСР от Щербаковского округа Москвы.
В прессе не прекращалось пышное чествование… Казалось, эта пора возрастной спелости совпала с долгожданным полновесным государевым благословением. «Вечер, посвященный пятидесятилетию Валентина Катаева, начался необычно, — сообщала «Литературная газета», — юбиляр отсутствовал — он был на встрече со своими избирателями. Появление его во время начавшихся уже выступлений зал встретил стоя, горячими, долгими аплодисментами». В клубе писателей выступали Фадеев, Вера Инбер, Тихонов, Славин… В поздравлениях повторялось, что юбиляр не по возрасту молод и свеж…
Правда, говорят, Катаев огорчился, когда в связи с юбилеем не получил нового ордена. По крайней мере, сохранилось письмо утешавшего его Вишневского:
«Считаю, что к твоему 50-летию ты орден получить был должен. Поработал. Вчера говорил об этом. Получил согласие руководящих т.т. — и сегодня послал им официальное представление. Вот пока всё, что хотелось мне сказать… За народом служба не пропадет, дорогой мой».
Через несколько дней Вишневский ходатайствовал перед Ждановым о награждении Катаева орденом Трудового Красного Знамени. Но получил он этот орден спустя десять лет — к шестидесятилетию.
«У Катаева нет ни одной комедии, сценическая судьба которой сложилась бы счастливо» — эти спорные слова театроведа Владимира Фролова могут быть отнесены и к пьесе 1946 года «День отдыха». Но что считать успехом? Признание зрителей? Тогда все в порядке. Отношение критики и начальства? Тогда — нет. Вот и у этой комедии было мало прессы и мало инсценировок на родине, зато ее играли в европейских театрах, в Англии, Бельгии, Швейцарии. «День отдыха» десятилетиями шел во Франции, поставленный в парижском «Нувоте» (Theatre des Nouveautes) режиссером Жаком Фаббри под названием «Je veux voir Mioussov» — «Я хочу видеть Миусова».
Живая, ловко закрученная комедия положений, местами пьеса абсурда, была далека от социальных бурь и при незначительной правке могла идти и до революции, и в постсоветский период. Персонажи, очутившиеся в доме отдыха «Сыроежки», стали жертвами путаницы: кто с кем и чей, и пока путаница нарастает — сходят с ума от взаимной ревности, страха, непонимания… Фролов рассказывал о показе пьесы в Московском театре сатиры: «Непрерывно смеялся зрительный зал… И опять в этой пьесе трогала не только смешливая катаевская интонация, но и та лирическая задушевность, с какой автор относился к своим героям».
Впрочем, у Михаила Пришвина возникло совсем другое впечатление, и он воскликнул в дневнике: «Вот уж халтура!» Пьеса Катаева, по Пришвину, «вреднее, то есть ниже в отношении пошлости, чем Зощенко. Между тем в короткое время он заработал на ней около миллиона! И вообще, у него миллионы, и в то же время он ненавидит, наверно, правду советской власти, как дьявол».
«Я считаю, что из меня драматург не получился», — сообщал на склоне жизни Катаев, признавая свое умение «состряпать водевиль»: «По-видимому, я прирожденный беллетрист».
В 1946 году тридцатилетний фронтовик Константин Симонов, возглавивший «Новый мир», позвал «войти в редколлегию журнала и такого блестящего человека, как Валентин Катаев». В том же году он, вернувшись из Парижа, передал Катаеву «Лику» с надписью для него Бунина.
13 мая 1947 года Симонов, Фадеев и участник войны писатель Борис Горбатов были вызваны в Кремль к Сталину.
Вот как по горячим следам вспоминал ту встречу Симонов:
«Фадеев привел несколько примеров того, как трудно посылать в командировки крупных писателей. Среди других упомянул имя Катаева. Очевидно, вспомнив это, Сталин вдруг спросил:
— А что, Катаев не хочет ездить?
Фадеев ответил, что Катаев работает сейчас над романом, который будет продолжением его книги «Белеет парус одинокий», и что новая работа Катаева тоже связана с Одессой, с коренной темой Катаева.
— Так он над серьезной темой работает? — спросил Сталин.
— Над серьезной, над коренной для него, — подтвердили мы.
Опять наступило молчание.
— А ведь есть такая тема, которая очень важна, — сказал Сталин, — которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей… у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, — сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: — засранцами, — усмехнулся и снова стал серьезным».
С весны 1947 года стала набирать обороты «борьба с низкопоклонством перед Западом» (в этом Тихонов и Фадеев обвинили литературоведа Исаака Нусинова за его книгу о Пушкине). В «Правде» появилась установочная статья «Советский патриотизм» одного из руководителей агитпропа ЦК Дмитрия Шепилова.
Через некоторое время «безродных космополитов» стали разоблачать во всех сферах — в критике, литературе, кино, науке, даже в архитектуре. Их лишали работы, исключали из партии, некоторых арестовывали.
3 сентября 1947 года Катаев писал:
«Уважаемый товарищ Шепилов, так как я сегодня улетаю в Берлин и не мог с Вами связаться по телефону — излагаю в нескольких строках в чем дело. В 3 и 4 №№ журнала «Звезда» была напечатана «Повесть о великом поморе» — писателя Н. А. Равича… 20-го августа с. г. в органе того же Культпропа Ц.К. «Культура и Жизнь» была напечатана статья некоего А. Михайлова — «Искажение исторической правды», где он в неслыханно грубой форме, ссылаясь на перепутанные исторические даты и выдвигая очень сомнительные положения, обрушивается на тов. Н. А. Равича… Между тем до сих пор никто не хочет исправить ошибку, допущенную «Культурой и Жизнью», путем напечатания ответа на статью А. Михайлова, и тем самым дать возможность тов. Н. А. Равичу продолжать литературную работу. Так как по словам тов. А. М. Еголина (еще один руководитель агитпропа. — С.Ш.) все материалы по этому вопросу находятся у Вас, я очень просил бы Вас ускорить разрешение этого вопроса».
Писатель Николай Равич, за которого заступался Катаев, был арестован в 1937-м, отбывал срок в лагере. Меньше чем через год после катаевского письма его арестовали повторно и выслали в Красноярский край, где он находился по 1954 год.
Катаев улетел в Берлин на I съезд немецких писателей, куда прибыли литераторы из всех зон Германии. Он вспоминал посещение развалин имперской канцелярии: «Бродишь, переступая через ребра фундамента и через остатки внутренних стен, как по мертвым кварталам Помпеи». О скандале, случившемся на съезде, рассказывала «Литературная газета»: «Маленький человечек поднялся на трибуну и отрекомендовался: «независимый» писатель Ласки… С поразительной развязностью этот никому не известный субъект начал «защищать»… писателя Зощенко. Шум в зале нарастал…» Ответную речь держал Катаев: «Что, собственно, произошло с Зощенко? Зощенко у нас резко критиковали… А ныне новые рассказы Зощенко напечатаны в последней книге журнала «Новый мир», и напечатаны они, собственно говоря, мною, так как я являюсь одним из редакторов этого журнала. О том, что рассказы Зощенко напечатаны, неизвестному Ласки, очевидно, неизвестно, так как он пользуется «устарелыми отмычками»».
