Лев Разумовский - Моя коллекция
Комиссия приняла работу, похвалила талантливого киргизского умельца и собралась было уже уходить, как вдруг один из ее членов задал неожиданный и очень неприятный вопрос:
— Позвольте. Одну минуточку… А разве Владимир Ильич ходил когда-нибудь в русских сапогах?
Началось смятение. Высокая комиссия замолчала на минуту, тараща испуганные глаза на гипсовые сапоги Владимира Ильича. Что-то было не так! Тем более, что Сталин, всегда носивший русские сапоги, почему-то оказался в ленинских брючках…
Скандал разрастался. Кто-то из членов заявил, что по его мнению и с руками что-то не так, а другой бестактно вспомнил, что опубликование скульптуры приурочено к открытию очередного съезда партии Киргизии через полтора месяца…
К ответу потребовали побледневшего киргизского умельца, который на смешанном от волнения русско-киргизском языке бормотал что-то несуразное и непотребное про разные ноги и одинаковые шарниры…
К тому времени Сталина не было в живых уже три месяца, но дело его жило.
Перепуганная и разгневанная комиссия постановила: 1. Сомнительную скульптуру немедленно убрать в охраняемый склад, расположенный на территории воинской части. 2. Умельца схватить и передать органам для выяснения, случайно ли он перепутал отдельные члены вождей или по злому умыслу для дискредитации великой дружбы Вождя мирового пролетариата с Отцом народов. 3. Всю историю с разноногой скульптурой совершенно и абсолютно засекретить.
Оставался неразрешимым мучительный вопрос — что ответить ЦК по поводу долгожданного памятника в торжественный день открытия съезда.
Вот тут-то, в этот сложный и опасный для республики час и появился на киргизском партийном небосводе ангел-спаситель в лице молодого, энергичного, полного сил и творческих замыслов скульптора Вити Круглякова.
Он деловито и умело приступил к переделке: разобрал всю скульптуру, переставил ноги, подправил руки, обработал швы и через неделю сдал работу в полном блеске высокой комиссии.
Благодарная комиссия не осталась в долгу. Витю скоропостижно приняли сначала в Союз художников Киргизии, а затем и в партию, и в дальнейшем он безбедно жил в течение сорока лет до горбачевской перестройки.
Референт Фурцевой
Мы с Васей находимся на творческой даче имени Кардовского в сборной группе скульпторов из Москвы, Ленинграда и других городов России. Мы ведем замечательную, райскую жизнь. Нас кормят, поят, дают мастерские, оборудованные станками, и натурщиков из Москвы. И все это бесплатно, за счет Союза художников Российской Федерации.
Дача, бывшее имение известного художника Дмитрия Николаевича Кардовского, — несколько деревянных домов, окрашенных в красно-коричневый цвет, — расположена в обширном саду с высокими липами вдоль забора. На верхушках лип — множество гнезд галок, которые поднимают громкий базар с каждым рассветом до полной темноты.
У нас полная свобода действий. Каждый скульптор может работать в натурном зале или заниматься собственными композициями, или отправиться гулять по городу с его многочисленными соборами и церквями — памятниками русской старины.
В свое время Кардовский завещал свое имение в Переславле живописцам, членам Союза художников РСФСР, и облагодетельствованные живописцы привозили на выставки множество этюдов с пейзажами города. Через несколько лет президиум СХ СССР во главе с В. Серовым отобрал дачу у живописцев и передал скульпторам: «эти крестов не принесут». Изображение церквей с крестами — опиума для народа — стало раздражать и беспокоить высшее начальство. На скульпторов в этом отношении можно было положиться — крестов они не несли, а возросшее количество этюдов с обнаженной натурой можно было легко регулировать местными выставкомами.
Директор дома творчества Василий Васильевич Чапаев, по слухам бывший полковник, соответствовал своему знаменитому однофамильцу не только паспортными данными, но и манерой поведения: любил порядок и не уставал учить молодых скульпторов уму-разуму: выговаривал за курение в помещении, за появление на территории дачи лиц в нетрезвом состоянии и особенно (это был его конек) за не заправленные по ниточке кровати. Провинившихся он вызывал на ковер и «имел с ними беседы». Его приказы и разносы все принимали спокойно, как необходимый довесок к вкусному пирогу. В творческий процесс он не встревал — и на том спасибо.
Сразу же по приезде на дачу мы с Васей решили вызвать сюда из Москвы нашего сокурсника по училищу Штиглица Юру Антонова. Юрка, близкий и дорогой нам человек, книгофил и способный график, с которым два мешка соли было съедено, часто писал нам в Ленинград, сетовал, что остался в Москве без друзей.
Позвонили Юрке.
— Привет! Не хочешь ли ты порисовать старинную русскую архитектуру?
— Ты откуда говоришь?
— Мы в Переславле, в доме творчества. Приезжай! Мы тебе организуем койку и трехразовое питание на несколько дней.
— А что, есть свободные места?
— Мест нет, но мы что-нибудь придумаем. Скажем, что приезжает крупный чиновник из министерства культуры. Заодно увидимся, поговорим, помянем Штиглица… Ну, как? Уговорили?
— Почти. Надо подумать.
— А ты не думай много. Ты нас видеть хочешь?
— Хочу! Все понял.
— Ждем! Захвати папку для рисования.
— Обижаешь, начальник!
Через два дня мы встречали Юрку на автобусном кольце Переславля. С первого же взгляда было понятно, что лучшего персонажа на роль крупного московского чиновника мы и не могли придумать. За то время, что мы не виделись, он заметно пополнел, заматерел, вид имел строгий и вальяжный, одет был в добротный костюм, на носу очки в роговой оправе.
— А ну, подать сюда Ляпкина-Тяпкина! — провозгласил Юрка, вступив на переславльскую землю, и пропал в наших объятиях, хлопках по спине и возгласах радости: «Ох, и толстяк же ты стал!» — «От дурака слышу!» — «Сам дурак!» и т. д.
Закончив ритуал встречи, Юрка посерьезнел, нахмурил брови и озабоченно спросил:
— И кто же я? Чтоб я знал. На всякий случай.
— Ты, на всякий случай, референт Фурцевой.
Юрка присвистнул:
— Ни хрена себе!.. А у вас никого пониже рангом не нашлось? Что я должен делать?
— Ничего. Ребята в комнате предупреждены, до остальных слух дойдет. А с начальством мы справимся сами.
Юрка помедлил немного, помолчал, потом расплылся в улыбке:
— Ладно. Валяйте!..
Мы повели его в дом через сад. Несколько человек, работавших в саду на пленэре, повернули головы в нашу сторону с любопытством. Слух о прибытии референта из Москвы расползался все шире, к нашему удовольствию.
