Лев Экономов - Кордон в облаках
С этими мыслями солдат, наконец, идет в казарму, где уже спят его товарищи, ложится на свою койку и сразу будто в яму проваливается. И ничего уже больше не снится ему.
ЛЕЙТЕНАНТ ТИМЧУК
Дежурный по роте дает команду «Отбой». В казарме теперь горит только ночной синий свет. Все затихает. Уставшие за день солдаты быстро засыпают. Ведь никогда точно никто не знает, сколько сегодня удастся поспать.
Да, солдатский труд нелегкий. В любое время солдата могут поднять по тревоге. И будет он работать до тех пор, пока не прозвучит команда «Отбой». А ведь команды может не быть долго, очень долго. Но ничего не сделаешь — такова военная служба.
Тимчук проходит между узкими двухэтажными койками. Дежурный неслышно следует за ним, кое-где поправляет сложенное на табуретках обмундирование, сапоги.
На какое-то мгновение командир останавливается около койки рядового Стерницкого. Кажется, он и в темноте видит его худощавое мальчишеское лицо и вопросительно глядящие глаза с характерным прищуром.
Лейтенант знает: Стерницкий еще долго не уснет, будет ворочаться с боку на бок, думать свою солдатскую думу и, возможно, даже обижаться на кого-то…
Это один из трудных солдат. Такие, как Стерницкий, нелегко привыкают к службе в армии. Им все кажется, что к ним несправедливо относятся, «зажимают», недооценивают.
Тимчук проходит дальше, потом возвращается в канцелярию. Мысли его по-прежнему обращены к Стерницкому. Ведь он земляк Тимчука. Киевлянин. С товарищами держится иногда свысока — считает себя развитым… Любит разводить философию о превратностях жизни, о том, что одним везет, а другим нет. А в сущности, внутренне не организован, не терпит чьей-то власти над собой, и в итоге «зарывается». Его ставят на место, и тогда он говорит всем, что мир полон несправедливостей.
У Стерницкого, как, впрочем, и у многих в роте, было трудное детство. Отец погиб на фронте. На руках у матери осталось двое грудных детей. Пришлось пережить и холод, и голод. С шестнадцати лет Анатолий уже на заводе. Работал до самой армии. Считал себя самостоятельным, распоряжался собой, как хотел.
Кажется, Тимчук все о нем знает — о его трудном детстве, о жизненных испытаниях, рано выпавших на долю юноши.
Но почему же тогда не может он найти дорожку к сердцу солдата? Хотя бы узенькую тропочку. Вот и сегодня утром пришлось поругать его перед строем за пижонски заправленную под ремень гимнастерку, за не подшитый подворотничок. Стерницкий, как всегда, обиделся, замкнулся.
Тимчук пригласил его в канцелярию, посадил прямо перед собой, хотел поговорить с ним откровенно. Но разговора не получилось. Самолюбивый парень. Не понравилось, что утром командир отчитал его при всех. А ведь еще мальчишка мальчишкой, только губы не по годам жесткие и глаза с каким-то непонятным прищуром. Так смотрят только люди, много повидавшие на своем веку.
«Ну что ж, видимо, мало я его знаю, — думает командир роты. — И вообще, наверно, не умею еще разбираться в человеческих характерах. В военном училище больше на технику налегали, на уставы».
Тимчук решает поговорить с командиром отделения сержантом Родиным. И делает для себя пометку в календаре. Стоит посоветоваться с комсомольцами, с начальником станции лейтенантом Сыровым, с замполитом Коваленко.
Тимчук, конечно, знает, что Стерницкого не оставят без внимания. И в первую очередь поможет солдату «найти себя» Коваленко. У него чуть ли не каждый день какие-нибудь идеи появляются. Сам ли придумает, вычитает ли в газете, или по радио услышит — и вот уж, глядишь, что-то там организовывает.
Тимчук вспомнил только что посланный в часть отчет о формах и методах партийно-массовой работы.
В нем рассказывалось и о регулярных политзанятиях в группах, и о социалистическом соревновании, и о кружке молодого коммуниста для подготовки комсомольцев в партию, и о ретрансляционной линии, которая дает возможность солдатам слушать по радио последние известия и передачи «Маяка». Все это, конечно же, расшевелило людей. И они меняются просто на глазах. Взять хотя бы солдата Владимира Колбина. Он прибыл в роту вместе с Чиглинцевым и Горбачевым на год раньше Стерницкого. Неказистый такой, хлипкий, с ежиком пепельных волос. Большеротый, губастый. И очень тихий. Ничего его будто и не интересовало. Ни товарищи, ни техника, ни горы. Жил только письмами от матери. Плакал украдкой над ними. Даже совестно за него делалось. Солдат — и вдруг слезы. В какой-то степени это было понятно: паренек рос без отца, даже не видел его ни разу, потому что родился, когда отец был в армии, воевал с фашистами. А потом отец погиб в бою в самом конце войны.
Мать всю жизнь проработала в колхозе. На ее попечении были близнецы Вова и Нина и престарелая мать мужа. Нина умерла в сорок пятом за три дня до смерти отца. Вскоре после этого мать тяжело заболела. Вова стал, что называется, кормильцем семьи, работал тоже в колхозе. Так они и жили втроем — тихо, скромно, в маленьком домике в селе Беланово в Башкирии. Матьиногда рассказывала об отце, какой он был смирный да спокойный. Никого за всю жизнь не обидел. Не пил, не курил. Она хотела, чтобы и единственный сынок был таким же. И Вова был таким.
«Может, и сейчас жили бы спокойно втроем, если бы Владимира не призвали в армию», — думает Тимчук.
Колбина поставили вначале оператором на радиолокационную станцию. Однако вскоре увидели: не лежит у него душа к этому делу. Не пытается он, как другие, дознаться до истины, не вникает. Как будто и не ему вскорости работать придется. К тому же и то сказать: трудно с семью классами осваивать радиолокационную технику.
И вот тогда-то замполит Коваленко занялся солдатом Колбиным.
С Колбиным тактично, но основательно поговорили на одном собрании, на другом, пристыдили за халатное отношение к делу.
Командиру роты хорошо запомнилось выступление командира отделения, как он предлагал послать в колхоз, где работал Колбин, ротную стенгазету, в которой рассказывалось о больших успехах роты в учебно-боевой и политической подготовке и о том, как Колбин тянет всю роту назад. В этой газете, выпущенной за несколько дней перед собранием, была даже нарисована карикатура на Колбина.
— Пусть ему будет стыдно, — сказал командир отделения.
Молодой солдат, помнится, здорово расстроился. Он тогда дал слово комсомольцам, что будет «служить, как все», просил товарищей не посылать газету его односельчанам.
И один на один беседовали с ним офицеры. Свидетелем одного такого разговора, состоявшегося вскоре после собрания, командир роты был сам. Коваленко рассказал Колбину о прошлом командира отделения, который предлагал послать стенгазету в колхоз. О том, как этому командиру, а тогда еще молодому солдату, тоже с большим трудом давалась вначале военная специальность и он даже просил перевести его в другие войска, «где не нужно так много работать головой». Но таких родов войск давно уже нет. Чтобы овладеть современной техникой, нужны зияния, выучка. И чем скорее это поймет солдат, чем скорей возьмется за дело, тем быстрее войдет в строй и почувствует себя идущим в ногу со всеми. Коваленко, однако, тут же сказал Колбину, что это не значит, что командование вовсе не принимает во внимание желания солдат, попытался выяснить, к чему у парня больше душа лежит. В конце концов Колбину предложили работать электромехаником на двигателе, показали, в чем будет заключаться новая для него работа.
