Жозеф Кессель - Армия теней
Псевдополицейский вытер свою лысину, похожую на тонзуру, как у монахов, посмотрел на шляпу с отвращением и проворчал:
— Грязная работа!
— Феликс, как бы ты не ненавидел котелки, тебе придется снова надеть его, причем тот же самый, — рассеянно сказал Жербье.
— Я знаю, — проворчал Феликс, — но только когда мы остановимся.
Поль Дуна подумал про себя: «Это когда они убьют меня».
Он равнодушно сформулировал свою мысль. Он больше не боялся. Первый шок вытеснил из него все живые эмоции. Как всегда, в момент, когда у него уже не было шансов, он готов был принять самое худшее с чувством странной понятливости и облегчения. Ему только очень хотелось пить, вены казались ему совсем пустыми.
— Посмотри на него, — сказал Феликс, обращаясь к Жербье. — Это он продал вас, и тебя, и Зефира, и радиста.
Жербье в знак согласия слегка опустил веки. Ему не хотелось говорить. Ему не хотелось и думать. Все было очевидно благодаря самой позе Дуна: предательство и внутренний механизм этого предательства. Дуна привела в Сопротивление его сожительница. Пока она могла оживлять его, Дуна проявлял себя как полезный, умный и храбрый боец. Но когда Франсуазу арестовали, он продолжал действовать только по инерции. Когда, в свою очередь, поймали и его, то быстро освободили — и он стал инструментом в руках полиции.
— Нам следовало бы вывести его из игры сразу после исчезновения Франсуазы, — сказал Жербье. — Это была ошибка. Но у нас было так мало людей и так много дел.
Жербье зажег сигарету. Через дым Дуна казался ему еще более расплывчатым и бесплотным, чем обычно. Хорошая семья, приятные манеры… Милые черты лица… Маленькая родинка над серединой верхней губы привлекала внимание к его рту, красивому и мягкому. Его лицо было узким, без острых черт, и заканчивалось невыразительным, скорее полным подбородком.
— Очевидно защитная сила воли, — рассеянно думал Жербье. — Ему всегда был нужен кто-то, кто бы думал о нем. Франсуаза, полиция, теперь мы… для подпольной деятельности, роль «стукача», смерть.
А вслух сказал:
— Я думаю, Поль, нет смысла предоставлять тебе наши доказательства и задавать вопросы.
Дуна даже не поднял головы. Жербье продолжал курить. Он чувствовал усталость, которую вызывали скучные и ненужные формальности. Он начал думать обо всем, что сделает после этого. Его донесение… послать двух инструкторов… зашифровать сообщения для Лондона… встреча с большими боссами, прибывающими из Парижа… выбрать командный пост на следующий день.
— Не следует ли нам поторопиться? — спросил Жербье Феликса.
— Не думаю, — ответил Феликс. — Бизон знает свое дело, как никто другой. Он едет так быстро, как только можно ехать, не вызывая подозрений.
Дуна, опершись подбородком на руку, смотрел в сторону моря.
— Я тоже спешу, — продолжал Феликс. Там есть старый пост, за которым я снова должен присматривать. Мне нужно поменять руль на велосипеде одного молодого курьера. И еще этой ночью мне нужно будет встретить парашютистов.
— А как с новыми фальшивыми документами для шефа? — спросил Жербье.
— Они со мной, — сказал Феликс. — Тебе они сейчас нужны?
Жербье кивнул.
Поль Дуна прекрасно понимал, что если эти два человека так открыто говорят в его присутствии, то они полностью уверены в его молчании — в его вечном молчании. Они уже выбрали момент — и этот момент был совсем близок, когда ему придется исчезнуть из мира живых людей. Но этот приговор не вызывал у Дуна беспокойства или внутреннего беспорядка. Для него смерть была уже свершившимся фактом. Она уже относилась к прошлому. Значение и цену имело только настоящее. И сейчас, когда машина проезжала Старый порт, настоящее сформировалось в полной мере, с чудесной полнотой, с широтой голубой воды, с островками, похожими на античные галеры, с голыми, сухими песчаными холмами, которые, казалось, поддерживали небо на другой стороне залива.
Внезапно, когда машина проезжала отель «Ла Корниш», который узнал Дуна, перед ним возникло лицо Франсуазы, во всех чертах ее великолепия. Франсуаза стояла на краю террасы, нависающей над морем.
На ней было летнее платье, оставлявшее открытыми шею и руки. Она удерживала на своем лице свет и тепло дня. Легким и знакомым движением Дуна ласкал сзади ее шею. Она слегка отклонилась назад, и Дуна смог увидеть ее горло, ее плечи, ее полные груди. И Франсуаза целовала его в родинку над верхней губой.
Неосознанно Дуна дотронулся до этого маленького коричневого пятнышка. Также неосознанно Жербье дотронулся до своих усов, все еще колючих, которые он отрастил после побега из лагеря в Л. Феликс с отвращением посмотрел на свой котелок.
Дорога скрыла отель от взгляда Поля Дуна. Образ Франсуазы, откинувшей назад голову, исчез. Это не удивило Дуна. Эти игры относились к другому времени и к другому миру. Жизнь в подполье тогда еще не началась.
Феликс постукивал краешком своего котелка по стеклу, отделявшему его от шофера. Затем он натянул шляпу на свою лысину, окаймленную волосами по кругу. Машина остановилась. Поль Дуна не мог смотреть на море и повернулся в другую сторону бульвара. Там был холм с кучкой маленьких мирных, скромных и жалких домиков и вилл, разместившихся на его склоне. Машина остановилась перед дорогой безо всякого асфальта или гальки, круто подымавшейся наверх между низкими домами и меланхолическими маленькими садиками, как горная тропа.
Водитель опустил стекло позади его и сказал Жербье:
— Машине будет тяжело подняться на такую гору.
— И будет много шуму… Все прильнут к окнам, чтобы посмотреть, — добавил Феликс.
Жербье быстро взглянул на профиль Дуна. Тот сидел безо всяких эмоций, снова повернувшись к морю.
— Мы пойдем пешком, — сказал Жербье.
— Тогда я тоже пойду, — заметил водитель.
У него был хриплый голос человека, который много курил и которому приходилось долгое время громко командовать. Его массивное дубленое лицо, с глубоко посаженными серыми глазами, почти полностью заполнило собой раму окна.
Жербье снова посмотрел на Дуна и сказал:
— Это не обязательно, Гийом.
— Действительно, необязательно, — сказал Феликс.
Водитель тоже посмотрел на Поля Дуна и проворчал:
— Согласен.
Жербье подождал, пока проедет трамвай с пассажирами. Затем открыл дверь. Сначала вышел Феликс, а затем, повинуясь жесту Жербье — Дуна. Феликс взял Поля за одну руку, а Жербье за другую.
— Я пойду достану ящик, а потом вернусь за телом с наступлением темноты, — сказал водитель, ковыряясь в сцеплении.
Дуна карабкался по крутому склону, окруженный Феликсом и Жербье, будто меж двух друзей. Он думал о том, как коммунисты иногда казнят своих предателей. Они приводят человека ночью на морской берег, раздевают его, заматывают в проволочную сетку и бросают в море. Крабы, через ячейки сети, полностью объедают тело. Франсуаза была с Дуна в ту ночь, когда он услышал эту историю. Безжалостная вспышка страсти воспламенила ее лицо, обычно такое сладкое и веселое. — Я тоже приняла бы участие в такой операции, — сказала она. — Просто смерть — недостаточное наказание для тех, кто продает своих товарищей. Поль Дуна вспомнил этот взрыв ярости. а также шею своей подруги, густо покрасневшей в тот миг, и он покорно подымался по дороге между Жербье и Феликсом.
