Жозеф Кессель - Армия теней
— Будь готов, Роже, уже недолго осталось.
И снова Жербье услышал, как бьется сердце Легрэна.
— Месье Жербье, — с трудом пробормотал паренек, — мне нужно вам кое-что сказать.
Он с усилием вздохнул.
— Я не пойду.
Несмотря на весь свой самоконтроль Жербье едва сдержался, чтобы неосмотрительно не повысить голос. Но он сделал все, что мог, и заговорил обычным тоном, как всегда во время этих ночных бесед.
— Ты боишься? — спросил он очень мягко.
— О, нет, месье Жербье, — простонал Легрэн.
И Жербье сам почувствовал, что Легрэну был неведом страх. Точно так же, как если бы смог увидеть его лицо.
— Ты думаешь, что слишком слаб, чтобы сделать это? — сказал Жербье. — Если будет нужно, я сам понесу тебя.
— Я сделал бы это. Я дошел бы даже намного дальше, — ответил Легрэн.
И Жербье почувствовал, что и тут он сказал правду.
— Я объясню вам, месье Жербье, только не перебивайте меня, — сказал Легрэн. — Я расскажу все быстро, так что это будет просто.
Легкие Легрэна засвистели. Он закашлялся и продолжил.
— Когда я пошел за снотворным, как вы мне сказали. я увидел доктора. Этот доктор хороший человек. Он старик, который все понимает. Он направил нас сюда, меня и Армеля, потому что здесь, по крайней мере, не протекает крыша и сухой пол. Большего он не мог бы сделать. Я имею в виду, что с ним можно поговорить. Он сказал, что я плохо выгляжу. Он осмотрел меня. Я не все понял из того, что он сказал мне. Но достаточно, чтобы сообразить, что одно мое легкое не работает вовсе, а другое в плохой форме. Он был действительно взволнован моим состоянием и тем, что меня заперли здесь без надежды выбраться. Потом я спросил его, что случилось бы, если бы я оказался на свободе. Он ответил, что мне следовало бы два года подлечиться в санатории, и я был бы в порядке. в противном случае, я никогда не выздоровею. Я вернулся из его приемной как окаменевший. Вы сами это видели… Я все время думал о той жизни в подполье, о которой вы мне рассказали. Я думал вплоть до сегодняшнего утра и тогда понял, что мне не следует бежать.
Жербье считал себя достаточно жестким человеком. Он и был таким. Он никогда ничего не делал, не обдумав. И это было правдой. Он зажег Легрэна своими историями только чтобы заполучить сообщника, которому мог бы доверять. Но теперь без обдумывания, без расчета и как-то совершенно непривычно для самого себя он вдруг сказал:
— Я не оставлю тебя. Я знаю способы достать деньги и я смогу найти новые. Ты будешь в безопасности, за тобой будет уход. У тебя будет достаточно времени, чтобы поправиться и привести себя в форму.
— Я остаюсь не из-за этого, месье Жербье, — произнес спокойный голос невидимого юноши. — Я хотел быть курьером. Я не хочу получать продовольственные карточки от товарищей только из-за моего слабого здоровья. Я не хочу мешать Сопротивлению. Вы мне слишком хорошо показали, что это такое.
Жербье почувствовал, что даже физически не может ответить. А Легрэн продолжал:
— Но в то же самое время я очень рад, что узнал о движении Сопротивления. Я больше не буду несчастным. Я понимаю жизнь и люблю ее. Я теперь как Армель. У меня есть вера.
Он немного оживился и сказал более бодрым тоном:
— Но я не буду искать справедливости в ином мире, месье Жербье. Скажите вашим друзьям здесь и по другую сторону пролива, скажите, чтобы они поспешили. Я хочу успеть увидеть конец людей с пустыми глазами.
Он замолчал, и никто из них не знал, сколько продлилась наступившая тишина. Не зная этого, они оба устремили взгляд к щели в двери, через которую был виден яркий свет прожекторов над патрульной дорожкой.
Они встали одновременно, потому что пугающая иллюминация внезапно погасла. Тьма свободы соединилась с тьмой, запертой в лагере. Жербье и Легрэн были у двери.
Несмотря на всю свою предусмотрительность, несмотря на здравый смысл, Жербье снова повторил:
— Они поймут, что это была диверсия, они увидят, что я сбежал. Они сопоставят эти события. И они заподозрят тебя.
— Что они еще смогут со мной сделать? — пробормотал Легрэн.
Жербье все еще не уходил.
— Напротив, я принесу вам пользу, — сказал юноша. — Они придут и возьмут меня, чтобы я исправил поломку. Я пойду так быстро, что они даже не заметят, что ваша постель пуста. И я заставлю их прождать не меньше часа. Как раз достаточно, чтобы вы ушли далеко и встретились с Бизоном.
Жербье переступил через порог.
— Подумай в последний раз, — почти умолял он.
— Я никогда никому не был обузой. Я не хочу стать ею в первый раз, тем более для движения Сопротивления.
Жербье проскользнул между дверью и косяком и, не оборачиваясь, направился к щели под колючей проволокой.
Он выучил ее уже сотни раз и сотни раз подсчитывал число шагов, необходимых, чтобы дойти до этого места.
Легрэн осторожно закрыл дверь, вернулся на свою соломенную постель, вцепился зубами в простыню на ней и лежал очень тихо.
Казнь
Инструкция, полученная от организации, в которую он входил, приказывала Полю Дуна (чье имя теперь было Винсан Анри) прибыть в Марсель к середине второй половины дня и ждать перед Реформистской церковью одного товарища, которого Дуна хорошо знал. Дуна простоял на условленном месте уже несколько минут, когда мимо проехал газогенераторный автомобиль и остановился метрах в тридцати за ним. Из него вышел невысокий человек. На нем был котелок, темно-коричневое пальто, и его плечи сильно тряслись при ходьбе. Этот человек, которого Дуна никогда раньше не видел, подошел прямо к нему и показал удостоверение «Сюртэ» — полиции безопасности.
— Полиция, ваши документы?
Дуна и глазом не моргнул. Его фальшивые документы были безупречны. Человек в котелке произнес более вежливо:
— Я вижу, что все в порядке, месье. Но тем не менее, я попросил бы вас пройти со мной в участок. Простая проверка.
Дуна кивнул. Он не боялся никакой проверки.
Водитель стоял у подножки машины. Он был полным человеком со сломанным носом боксера. Он открыл дверь и одним движением втолкнул Дуна вовнутрь. Человек в котелке сел рядом с ним справа. Машина быстро двинулась вверх по холму. Дуна увидел на краю сидения, так, чтобы его нельзя было видеть снаружи, Андре Русселя, который также носил имя Филиппа Жербье, и у которого выросли усы. Поль Дуна почувствовал, как вся кровь прихлынула к его сердцу, и он сжался на сидении, как будто человек, распавшийся на части.
Псевдополицейский вытер свою лысину, похожую на тонзуру, как у монахов, посмотрел на шляпу с отвращением и проворчал:
— Грязная работа!
