Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды
Работавший позднее в австрийской службе безопасности, а затем ставший высокопоставленным офицером полиции, Майер писал все это через много лет после того, как Визенталь опубликовал свои книги, и настаивал на точности своего изложения событий, но при этом ни о какой сложной операции, описываемой Визенталем и Блохом, не упоминал, как и о самом Визентале, которого хорошо знал.
Написанное Визенталем надо читать осторожно: он не всегда точно помнил, что происходило, и не всегда утруждал себя проверкой собственной памяти. Однако несоответствия в его письменных – и устных – рассказах не обязательно свидетельствуют только о несовершенстве человеческой памяти. Человек с литературными амбициями, он был склонен давать волю фантазии и зачастую предпочитал правде историческую драму, как будто не верил, что правдивая история способна произвести на слушателей достаточно сильное впечатление.
Визенталь пишет, что операция состоялась через несколько месяцев после его возвращения из Израиля, где он хоронил урны с прахом жертв Холокоста, но похороны состоялись в июне 1949 года, а отчет Блоха написан 3 января 1949 года, то есть примерно за полгода до этого. Однако вполне возможно, что Визенталь изменил хронологический порядок событий не случайно: поимка Эйхмана была реализацией видения, посетившего его во время захоронения праха жертв Холокоста, и ему пришлось поместить иерусалимские похороны, которые состоялись летом, перед операцией в Альтаусзее, проводившейся зимой, хотя в действительности все было не так.
Визенталь пишет, что через несколько дней после провала операции в Альтаусзее он «получил известие», что поиски Эйхмана прекращены, так как тот исчез. Тувья Фридман сообщает, что в 1950 году он работал с еще одной группой агентов, присланной Артуром Пьером и сотрудничавшей с американской разведкой в Зальцбурге – причем сам Пьер (Ашер Бен-Натан) подтвердил, что это правда, – однако эта попытка тоже провалилась. «Это был неудачный для охоты год», – пишет Визенталь.
Все это и в самом деле свидетельствует о том, что израильтяне не предпринимали серьезных усилий с целью поймать Эйхмана, но что касается Визенталя, то он по-прежнему этого страстно желал. Он записывал каждый доходивший до него слух и пытался проверить каждую крупицу информации, причем многие об этом знали, включая Центральное разведывательное управление США. В ЦРУ считали, что Визенталь хочет Эйхмана похитить и переправить в Израиль, а в Линце Визенталя, по его собственным словам, прозвали «эйхмановский Визенталь». В те времена он часто задавал себе вопрос, почему выжил и не погиб, и отвечал себе на него так: чтобы поймать Эйхмана.
Глава вторая. «В ту пору мы не воспринимали Гитлера всерьез»
1. Бучач
В доме Визенталей в Бучаче было слышно журчание речки, протекавшей между домами евреев, и можно предположить, что у Чачкесов этот «говор воды» (как называл его Шмуэль-Йосеф Чачкес, позднее изменивший фамилию на Агнон) слышали тоже. Бучач был маленьким, утопавшим в зелени городком в Восточной Галиции. Церковные колокольни и маленький мост придавали ему живописный вид. «Мой город, – пишет Агнон, – расположен на горах и холмах, в самой гуще лесов, где много деревьев и кустарников, а по городу – и по бокам его – протекает река Стрыпа, и ее воды орошают камыши, кустарники и деревья. Благодатные источники изобилуют пресной водой, а на деревьях чирикают птицы. Есть птицы, зачатые и рожденные в нашем городе, а есть такие, что пролетали мимо, да так тут и остались, когда поняли, что наш город прекраснее всех прочих мест на свете».
На фотографиях Бучача, которые хранил Визенталь, можно видеть расположенное в центре города странное барочное строение, представляющее собой стоящую на кубическом основании башню, на которой надстроена еще одна башня, поменьше. Вокруг башни идет оживленная торговля. В прошлом в башне находилась ратуша, и она так разбередила воображение Агнона, что он сочинил сказку о спроектировавшем ее еврее-архитекторе. Построенная им башня была так прекрасна, что правитель города приказал заточить архитектора в верхней ее части, чтобы тот не построил такую же в других городах.
Будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Агнон был старше Визенталя примерно лет на двадцать. За несколько месяцев до рождения Визенталя (тот родился 31 декабря 1908 года) Агнон переехал в Палестину и поселился в Яффо. Однако то, что он написал о своем детстве в изобиловавшем водой Бучаче, подходит, по-видимому, и для описания детства «Шимека», старшего сына Хеншеля (Ашера) и Розы Визенталь.
Агнон рассказывает, что однажды, еще маленьким, он проснулся и увидел в доме свет. Дело было в субботу. «Я, – пишет он, – встал с кровати и открыл окно, чтобы ставни не мешали свету проникать в дом. Когда я стоял у окна, мне захотелось увидеть свет таким, каким он выглядит до того, как входит в дом. Я вымыл руки и лицо, надел субботнюю одежду и вышел из дому. Никто из домашних не видел и не слышал, как я выходил. Даже папа и мама, не спускавшие с меня глаз, не видели, как я вышел из дома на улицу. И вот я на улице, а там никого нет. Только птицы, певшие утреннюю песню, только они были на улице. Я стоял там, пока птицы не перестали петь, а потом пошел к колодцу, потому что услышал говор колодезной воды и решил посмотреть, как она разговаривает. Ведь я еще никогда не видел, как разговаривает вода. И вот подхожу я к колодцу и вижу, что он полон воды. И нет никого, кому бы ее испить. Наполнил я водою руки, сказал благословение и попил. А потом пошел куда глаза глядят… И было тогда в городе еще спокойно, и жило в нем много уважаемых евреев. И все евреи, убитые врагами, все они тогда еще были живы».
Визенталь рассказывал, что был одиноким уличным мальчишкой, не имевшим друзей.
На протяжении многих поколений Галиция неоднократно переходила из рук в руки. Визенталь любил говорить, что люди шли спать, не зная, какая форма будет у полицейских, которых они увидят утром: польская, русская, украинская или австро-венгерская. И действительно, за его жизнь произошло множество политических пертурбаций, воспитавших в нем неистребимый – и очень еврейский – скептицизм, который, начиная со времен его детства, не раз себя оправдывал. Он жил с чувством, что в любой момент может произойти все, что угодно, и заранее никогда ничего знать нельзя.
Визенталь родился в последние годы политической и продолжавшейся довольно долго политической стабильности. К тому времени Галиция вот уже шестьдесят лет находилась под властью императора Франца-Иосифа, правившего своей империей из Вены, и у галицийских евреев были все основания его обожать: он дал им гражданские права; их положение было гораздо лучше, чем положение евреев России; в его империи они получили возможность приобщиться к немецкой культуре. «Мы обожали императора и были горячими патриотами Австрии и императорского дома Габсбургов», – рассказывал Визенталь. Но в сущности, он имел в виду не себя, а своих родителей. Его собственная жизнь прошла под знаком революций и войн.
