Юрий Клименченко - Корабль идет дальше
Не торопясь взял со стола нож и пошел на меня. Не думаю, что он хотел меня ударить, вероятнее всего просто собирался попугать, унизить, но я приготовился к обороне, схватил табуретку. Нас разняли. Герман сквозь зубы процедил:
— Я тебе этот чайник припомню. Каждый день смотри на носик и вспоминай сегодняшний день.
И он припомнил.
В начале июня «Таймыр» вышел в море. Мы ждали этой минуты с нетерпением. Дул свежий, прохладный северо-восточный ветер, но мы не уходили с палубы. Проплыла мимо зеленая Соломбала, лесозаводы со стоящими у деревянных стенок судами, причалы Экономии. «Таймыр» уже просвистел тоненьким голосом три продолжительных свистка, что означало прощание с портом. Одно из судов ответило басовито и солидно. Маймакса петляла. Вскоре потянулись низменные болотистые берега. Ветер стал крепче, холоднее. Чувствовалась близость моря. Берега удалялись. Слева они уже еле виднелись.
«Таймыр» шел между красными и черными вехами. Впереди краснела маленькая точка, не то буй, не то веха.
— Северодвинский плавучий маяк, — сказал кочегар, поднявшийся на палубу подышать.
Верно, это был маяк. Я видел такой впервые. Выкрашенный в красный цвет, с белой полосой посредине, он казался самым настоящим судном с бушпритом. Только в центре палубы возвышалась мачта с большим маячным фонарем. Мы прошли «плавучку» близко. Кто-то из маячных помахал нам рукой. Видно, распознал знакомого.
Так незаметно мы оказались в море. «Таймыр» стало покачивать. Он переваливался, как настоящий большой ледокол. Справа тянулся черный высокий Зимний берег. В море гуляла волна. На судно, как стая курчавых болонок, бежали шипящие барашки. Так легко дышалось! Я полной грудью вдыхал прохладный воздух и казался себе таким сильным, смелым, мужественным. Несколько лет, проведенных мною в яхт-клубе, принесли большую пользу. Я не укачивался, легко передвигался по палубе, кое-что знал из морской практики. Вот я и стал настоящим моряком. Так мне казалось. На ледоколе плыву в Белом море, а впереди Северный Ледовитый океан. Вероятно, встретятся штормы и мне придется бороться с ними. А потом мы будем высаживаться на необитаемые острова, строить навигационные знаки, выгружать продовольствие на маяки… Мысли были самые детские.
Я поднялся в рубку. Пунченок стоял на руле. Часы показывали полночь, но было светло, как днем. В Белом море летом ночей не бывает. Пунченок недовольно сказал:
— Вставай. На вахту надо выходить за пять минут до смены. Понял?
До Мореходки он учился в Военно-морском училище и гордился тем, что знает все морские порядки, Я принял теплые ручки небольшого штурвальчика. Судно покачивало, и я никак не мог удержать его на курсе. Рыскал градусов по десять то вправо, то влево. Волновался и от этого все чаще гонял руль с борта на борт. Николай Николаевич нес штурманскую вахту. Он несколько раз заглядывал ко мне в компас, качал головой. Потом взглянул на мое лицо, подошел.
— Дай-ка сюда, — проговорил он, легонько отталкивая меня от штурвала, — и смотри.
Не прошло и нескольких секунд, как штурман успокоил судно. Оно устойчиво легло на заданный курс.
— Обернись, — сказал Николай Николаевич. — Ровная струя за кормой?
— Ровная.
— Становись к штурвалу. И запомни одно золотое правило. Чем меньше ты будешь гонять руль, тем лучше. Чуть-чуть. Полградуса вправо, полградуса влево. И достаточно.
Я встал к рулю. Стал меньше крутить штурвал. Судно пошло ровнее.
— Вот видишь, я был прав, — довольно сказал штурман. — Учись, пока я жив.
К концу вахты я уже довольно сносно управлял «Таймыром». Правило действительно было «золотое». Не гоняй руль, и все будет хорошо.
Утром ветер притих. Море начало успокаиваться. От воды поднимался низкий туман. Когда я сменился, пробили склянки — четыре утра. Такая рань, а солнце шпарит вовсю. На мою долю пришлась «собачья» вахта — с двенадцати до четырех. Я позавтракал, улегся в койку с чувством выполненного долга. Отстоял первую матросскую вахту.
Проснулся я от того, что начал ерзать в койке. Судно качало. Меня прижимало то к борту, то к деревянной доске ограждения. По палубе кубрика катался все тот же медный чайник со смятым носиком. Он катался и гремел. На нижней койке, заклинившись подушками, похрапывал Герка. Качка на него не действовала.
«Погода изменилась, — подумал я. — Штормит, наверное. Надо вылезти на палубу».
С трудом сохраняя равновесие, я оделся и поднялся наверх. От утреннего спокойствия не осталось и слада. Небо и море стали серыми, волны потеряли свой мирный вид. Они катились одна за одной, большие, с белой пеной на верхушках. По передней палубе гуляла вода. Трудно было стоять.
— В горло моря вошли, — сказал пожилой матрос, убиравший с палубы концы. — Паршивое место. Здесь всегда дует как в трубу.
…Две недели «Таймыр» ходил по побережью Белого моря, а потом перебрался в Баренцево. Мы ставили новые навигационные знаки, ремонтировали старые, снабжали маяки дровами и продовольствием. Тяжелая это была работа! Ледокол становился на якорь в открытом море, против маяка. Спускали карбас, грузили и гребли к берегу. Обычно, не дойдя до него несколько метров — не позволяла глубина, — мы перелезали через борт лодки, выстраивались в цепочку и, стоя по колено, а иногда и по пояс в воде, вручную передавали грузы. Требовалось выбросить их за линию прибоя, а там уж дело маячных сторожей.
Если мы не занимались снабжением маяков, то поднимали на вершины скалистых островов тяжелые бревна, баллоны с горючим газом для автоматических мигалок, доски. Капитан «Таймыра» Придик всегда торопился. Работы было много, и ему хотелось использовать каждую минуту спокойного летнего времени. Мы не успевали заснуть, как слышался грохот отдаваемого якоря и команда: «Подъем! Карбас на воду!»
Месяца через полтора, обойдя с десяток богом проклятых мест, «Таймыр» пошел в Кольский залив, на остров Сальный, где мы должны были взять пустые баллоны, заменить их новыми, после чего наконец возвращаться в Архангельск. Архангельска мы ждали с нетерпением. Все-таки город…
Выгрузили баллоны из карбаса и принялись таскать их на вершину, к мигалке. Брали баллон два человека. На мое несчастье, напарником мне попался Герка. Я всегда избегал работать с ним, а тут пришлось.
— Чего смотришь? Бери сзади. Я впереди стану, — хмуро процедил Герка.
Мы подняли баллон, и спотыкаясь на скользких, обросших мхом камнях, медленно двинулись к маячку. Подъем был трудный. Мы несколько раз останавливались передохнуть. Стояли молча, Герка демонстративно отворачивался от меня. Наконец дотащились до вершины. Надо было сбрасывать баллон на землю. Опасный момент. Их всегда сбрасывали по команде переднего, одновременно, иначе тяжелый баллон мог упасть на человека. И вдруг, не предупредив меня, Герка бросил свой конец. Опоздай я на долю секунды — остался бы без ног. Я подпрыгнул. Баллон откатился в сторону.
