Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере
С Рождества же — полоса огромного подъема и новый вихрь напряжений; начался он в Берлине (рождественская лекция); потом — Лейпцигский курс (конец декабря — начало января): "ХРИСТОС И ДУХОВНЫЙ МИР"[89]"; в Лейпциге — эсотерические уроки, публичные лекции, приемы — вся "СВЕРХКОМПЛЕКТНАЯ" программа. Полоса высокого напряжения длилась в Берлине (уже после Лейпцига); лекции в ложе и публичные были исключительно изумительны, как лекция о Парсифале (для членов), о Микельанжело (публичная). Так до генерального собрания (во второй половине января).
До собрания разразился инцидент с членом общества Больтом; Больт выпустил брошюрку о докторе[90], в которой мешал его взгляды с Фрейдом — и упорствовал в смешении этом; группа членов стояла за Больта; большинство — требовали, чтобы Больт публично отказался от своих взглядов; в связи с Больтом вскрылись впервые разные антропософские партии; доктор вмешался в детали "ИНЦИДЕНТА", отделяя его от личности Больта, но подчеркивая принципиальное значение инцидента; в связи с ним он поднял вопрос о точной установке проблем пола; в ряде обсуждений горячо заклеймил уклон "БОЛЬТИЗМА", могущий ютиться под флагом антропософии; он не разделял тенденции РИГОРИСТОВ и внешних МОРАЛИСТОВ, выскочивших из всех щелей, топить личность Больта.
В связи с этим инцидентом впервые в огромной аудитории дебатировались публично вопросы общественной совести; доктор с горячностью показывал, как надо ставить деликатнейшие вопросы, чтобы не впасть в грех ригоризма и не расплыться в двусмыслицу "ВСЕДОПУЩЕНИЯ".
Инцидент Вольта, начавшись до генерального собрания 1914 года, длился на протяжении всего собрания, врываясь в очередные дела и вызывая бурные дебаты.
Мне было видно, что доктор уже был непонят; большинство, не понимая позиции доктора, относились к его заявлениям со CKPBITBIM НЕДОУМЕНИЕМ, под которым таился невыявленный протест косности; небольшая же кучка была явно против него; циркулировали сплетни мещан; они затаились временно, чтобы вспыхнуть пожаром страстей летом 1915 года: в Дорнахе.
На Генеральном собрании[91] — та же картина, как и в 13‑м году; доклады, деловые собрания, концерты, чаи, встречи; в помещении Собрания — работа: с 9 утра до 11 вечера; и опять — с 9 утра: в пустующих еще рядах — доктор; он выступал весь день с коррективами, с предложениями; помню: после доклада венского художника Вагнера о Дюрере, он встал и произнес речь о технике Дюрера, после которой померкло все сказанное в докладе; по вечерам же он читал курс: "О МАКРОКОСМИЧЕСКОМ И МИКРОКОСМИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ"[92].
Другая тема собрания — Гетеанум[93]: обсуждение вопроса о том, откуда собрать средства для усложняющейся стройки; собранных — не хватило; доктор обратился с горячейшим призывом: жертвовать всем, и так встряхнул, что средства — носы пались; кризис денежный элиминировали (на некоторое время).
В 20‑х числах января кончилось собрание; доктор и М. Я. тотчас уехали на жительство в Дорнах: ряд дел его ждал.
31 января переехали мы в Дорнах.
Берлин был ликвидирован.
С первого февраля я — в Дорнахе; здесь охватила иная волна; предприятие постройки — огромный, в себя замкнутый мир; мы в нем канули; в одной столярне, заготовляющей дерево остова здания, куполов, архитравных массивов, в феврале числилось до 300 столяров; это количество увеличивалось; во — вторых, работы бетонные (бетон фундамента и первого этажа), возведение каркаса здания, каркас купола, огромная работа чертежной, приготовление составных частей колонн (числом 26); все заготавливалось вчерне в пяти огромных сараях; работы членов (не говоря о строительном руководстве) сосредотачивались: 1) в бюро строительном (записи рабочих, заработная плата, сметы, отчеты, закупки материалов, контроль (сфера Лиссау)); 2) в чертежной, где детализировались планы отдельных частей Гетеанума, производились чертежи высчеты, раскраска; 3) художественная мастерская, где вылеплялись глиняные гипсовые модели (сфера — Мэрион[94]).
Все приезжавшие в Дорнах, пристраивались там или здесь; каждый уходил в свою работу по горло; надо было воспроизвести в количестве нескольких сот одни планы частей: их вычертить, перечислить, четко раскрасить; вычисленное подать инженеру или заведующему деревянными работами, чтобы по планам были заготовляемы деревянные и бетонные формы; нужен был орган связи; о нем мы, работая во фракциях, и не думали, потому что органом связи был доктор сам.
Он был активен во всех отраслях огромного предприятия: его можно было видеть то размышляющим в столярне с ЛИХТФОГЕЛЕМ[95] (инженером и архитектором), то с РИХТЕРОМ[97] (шефом столяров), то с ЭНГЛЕРТОМ И ШМИДТОМ[96] (шефом стекольных работ), то с будущими лидерами от резного цеха; каждая часть работ разрасталась в самостоятельное предприятие; хотя бы резьба по стеклу; нужно было выстроить специальный дом, заказать новые машины, заказать в Париже особого сорта стекло; далее: эскизы для стекол надо было перевести в готовые большие модели, равные в размере стеклам; этой частью заведовал Рихтер, которого помню в сплошных попыхах: до задоха! Архитравами заведовала Катчер; и тоже — теряла голову; доктор погружался в обсуждение смет с Унгером[98] и с Лиссау; погружался в хозяйственные заботы с доктором Гросхайнцем"; в домике Гросхайнца, где он жил, шло перманентное заседание "ИОГАННЕС БАУ ФЕРЕЙНА"; в это же время: он лично делал эскизы для стекол Рихтеру; лепил модели архитравов — для Катчер, углублялся в отчеты Лиссау; и каждый день наносил визит мастерской Мэрион, не оставлял и чертежную: с Лихтфогелем он обходил столярни.
В свободные минуты в особой комнате дома Гросхайнца он сам отрабатывал детали модели здания (размером в добрую квадратную сажень); где фракции рабочих воссоединял вместе; эта модель была органом связи; к ней впоследствии и прибегали все мы, чтобы произведя то или иное измерение, или просто, наглядевшись, понять и линию своей работы в связи с другими.
Мы, "функционеры", не видели целого: он целое держал всегда, говоря о детали; указания Энглерту, Лиссау, Рихтеру, Мэрион, Катчер были указаниями, вносящими ритм и перспективу.
В горячую пору работ ДОРНАХЦЫ как бы замкнулись в особую корпорацию; стали обществом в обществе; об обществе в его целом они и не думали; доктор же: уходя в детали Гетеанума, летал в Мюнхен, Берлин, Штутгарт, Лейпциг, Париж и т. д. В ту пору в Лейпциге разыгрался новый инцидент: и в нем деятельное участие принял доктор.
Со второй половины марта начался слет художников и будущих резчиков в Дорнах; "ЧЕРТЕЖНАЯ" фракция выступила из чертежной, распространяясь на холме: массивы дерева уже стояли в сараях; новая реальная трудность: как их взять? Штампов не было; не у кого учиться; история последних столетий и не знает таких форм; и кроме того, надо было взять с толком, чтобы совпасть с заданиями вычислений архитектора и инженера; группа чертежников самоорганизовалась в инструкторскую группу для десятков съезжавшихся, не имеющих представления о работе по дереву; в числе начальной группы резчиков оказались и мы; тут же были и "СПЕЦЫ" (Дубах[100], фон Гейдебрандт, брат педагогички[101], Катчер и др.); но мы "не спецы" (даже и "СПЕЦЫ") еще туманно представляли характер работы; тогда выступил доктор и три дня лично много часов показывал, как держать стаместку, вести штрих, плотность и т. д.; еще более смотрели: как он работал над капителью; в мае резчиков было уже около 100 человек; в июне — июле — около 200 (все члены); но первым рядовым резчиком был сам доктор; потом он уже только приходил к нам; с апреля, когда стали на архитравы (количество их было НЕ МЕНЕЕ 25-ти), составил рабочие группы (по группе на архитрав), доктор каждый день обходил группы (а то и два pasa в день), останавливаясь перед каждою группою, делая отметки (где, сколько сантиметров снести дерева); его обход работ начинался с 10-ти утра; к 11-ти он появлялся на архитравах; с 10 до 12 он обходил работающих; в 12 шли обедать; а уже с двух или трех он опять появлялся на постройке, порой оставаясь там до 6–7 вечера; он заходил в бюро, в домик Рихтера, в художественные мастерские, подолгу засиживался в деревянной будке у Энглерта, с ним обсуждая детали куполов.
