Борис Смирнов - Воспоминания склеротика
СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ...
Alter ego ( Alter idem ).
Второе я, другое я.
(Латинское изречение)
ТЕАТР
Театр ничуть не безделица
и вовсе не пустая вещь.
В. Гоголь
Эта часть моих воспоминаний озаглавлена незаконченным известным афоризмом не случайно. Я считаю, что вторая его половина «… и я скажу, кто ты», не совсем соответствует реальной действительности. Вот самый простой пример. На подаренной мне в 1981 году своей книге Сергей Владимирович Образцов любезно написал «Донецкому другу Борису Наумовичу от автора». Если даже предположить, что это не просто благородный жест известного режиссера, а истинное проявление дружеского расположения, всё равно было бы опрометчиво судить обо мне по столь высокой фигуре.
Точно так же неверным, было бы меня как-то равнять с действительно близким мне другом, талантливейшим поэтом и интереснейшим человеком Владимиром Натановичем Орловым, которого мне так не хватает. Мы были друзьями более пятидесяти лет, до самых последних его дней. Нас подружила и связала на долгие годы общность интересов и мировоззрения, а в дальнейшем и творческая работа. Познакомились мы случайно в больничной палате оториноларингологии. Нам было по шестнадцать-семнадцать лет. Медицинский персонал мы удивляли полным непониманием серьезности предстоящих операций, раздражали шумным и смешливым характером и настораживали непредсказуемостью наших затей. Начинающий поэт и подмастерье портного, в котором сочеталась романтика и извечный юмор выходца из бедной еврейской семьи неунывающих ремесленников, пришелся мне по душе своим оптимизмом, коммуникабельностью и дружелюбием. Возможно, Володя стал бы и неплохим портным, ведь талантливые люди во всём талантливы. Но его наставники быстро выгнали своего ученика, который прожигал дырки на брюках клиентов, отвлекаясь от горячего утюга поиском рифмы. Всё, что он вынес из короткого обучения ремеслу, это множество забавных портновских анекдотов и убеждение в том, что его истинный путь поэзия. Несколько лет Володя пытался завоевать читателя, но похвастать мог лишь небольшими успехами, не считая успеха у девушек, одну из которых ему удалось увлечь в совсем юные годы. Редкие публикации, прежде всего в евпаторийских газетах, никак не могли материально обеспечить рано обремененного семьёй поэта. Молодая красавица жена могла гордиться только своей огромной русой косой, но не умением вести хозяйство. Надо отдать должное чудесной женщине Ноне Орловой, что она достаточно быстро освоила в совершенстве сложную профессию жены, матери и истинной хозяйки хлебосольного дома. Чета Орловых переехала в столицу Крыма, где понемногу Володя становился всё более популярным и издаваемым. Союз писателей, членом которого он со временем стал, обеспечил его хорошей квартирой, а заботливая жена всеми условиями для творческой работы.
В начале шестидесятых годов я привел своего друга в театр, который заинтересовался его романтической легендой о девочке Чайке, спасшей революционных моряков. Конечно, это был первый опыт Орлова как драматурга, но именно он открыл ему дорогу в театр кукол, близкий детскому поэту. Эта пьеса сыграла неожиданную и весьма важную роль и в моей жизни. На премьеру спектакля Володя пригласил всех родственников и знакомых, среди которых оказалась, как будто неприметная на первый взгляд девушка. Я обратил на неё внимание, поскольку увидел необычайную для среды моего вращения робость и застенчивость. А вечером, когда в дружной компании мы отмечали первый успех многомесячной работы над спектаклем, Орлов познакомил меня с ней. С этого октябрьского дня 1961-го года я с этой девушкой Валей, согласившейся поменять свою девичью фамилию Сколяр на мою Смирнова, не расстаюсь уже сорок лет и с благодарностью вспоминаю широкий жест моего друга, подарившего мне выигрышный билет.
Не всё гладко шло у Володи в драматургии. Были тому и объективные, художественные причины. Но чаще всего трудности возникали по самой страшной и гнусной причине - это по причине человеческой непорядочности, нечестной конкуренции и, конечно, связанной с пятой графой анкеты. Поэтому, все звания и регалии поэта Владимира Орлова: член союза писателей СССР, лауреат множества литературных премий - надо оценивать вдвое и втрое, как срок военной службы на дальних рубежах советской родины. Ибо всё это добыто огромным талантом и неимоверным трудом.
Его веселой пьесе «Золотой цыпленок», идущей сегодня чуть ли не в каждом театре Украины и России, пользующейся успехом и за рубежом, ставились дикие рогатки и заслоны. Продажные рецензенты, по указке чиновников министерства культуры, старались охаять Орлова. Вмешательство ведущих режиссеров Украины, защищавших пьесу, расценивалось как предательство и сулило немало неприятностей авторам письменных протестов.
Я, как главный режиссер Донецкого областного театра кукол, считал своим долгом осуществить постановки спектаклей, используя лучшие пьесы моего друга, но не по дружеским, а по художественным соображениям. Не случайно, Владимир Натанович считал Донецкий театр кукол, как он сам говорил, своим базовым театром. В Донецке его любили и встречали с радостью. Он был добр, весел, трогательно оценивал интересные актерские и режиссерские находки, украшавшие его пьесы. И, что очень важно, приехав домой, немедленно садился за какие-то исправления и улучшения пьесы, фактически создавая новый вариант, исходя из корректуры театра.
Ко мне он относился с большим доверием. Как правило, соглашался с моими режиссерскими советами и работал над литературным материалом столько, сколько этого требовало дело. В 1988 году он попросил меня сделать послесловие к его сборнику пьес. Я написал рекомендации постановщикам в школьных коллективах к каждой пьесе отдельно. Когда книга вышла, Володя подарил мне экземпляр с надписью.
Моему другу и соавтору:
В этой книжке
(хоть книжка Орлова)
За Смирновым
Последнее слово.
Это умение прислушиваться к мнению режиссера привлекало многих моих коллег к совместной работе с Орловым.
Я неоднократно присутствовал на встречах поэта Орлова со своими читателями. В течение нескольких секунд ему удавалось наладить контакт с самыми неусидчивыми, самыми юркими, самыми хулиганистыми слушателями. Он знал какой-то секрет общения с детьми. Даже не секрет. Он был такой же, как они, большой ребенок, хорошо знавший детские забавы, шалости, загадки, прибаутки. Между ним и ребенком никогда не видно было дистанции. Он так же заразительно смеялся от детских чудачеств, как они от его шуток. Дети любили не только стихи поэта, но его самого.
