Эмилия Руэте - Принцесса Занзибара. Женщины при дворе султана Сеида Саида
Но иногда я проказничала самостоятельно. Как-то раз, вскоре после переезда в Бет-иль-Ваторо, я чуть не сломала себе шею во время одного из таких забавных приключений. Однажды утром я убежала ото всех и взобралась на высокую кокосовую пальму – с быстротой кошки и без помощи пингу – прочного каната, без которого никогда не обходятся даже опытные мастера лазать по деревьям. Поднявшись до половины ствола, я стала дерзко приветствовать тех, кто проходил мимо. Как же они перепугались! Встревоженные люди собрались вокруг дерева и стали умолять меня спуститься вниз как можно осторожнее. О том, чтобы послать кого-нибудь за мной наверх, не могло быть и речи: у того, кто влезает на пальму, полностью заняты обе руки, и он не может заботиться, кроме себя, еще и о ребенке. Но я чувствовала себя замечательно и наслаждалась всем этим. И только когда моя мать позвала меня с таким отчаянием в голосе, от которого разрывалось сердце, и стала обещать мне всевозможные прекрасные подарки, если я соизволю спуститься, я в конце концов выполнила ее пожелание – неторопливо соскользнула вниз и достигла земли целая и невредимая. В тот день все меня баловали; меня просто осыпали подарками в честь моего счастливого избавления от опасности, хотя на самом деле я заслуживала хорошей порки. Мы все время устраивали какие-нибудь проделки, и никакие наказания не могли удержать нас от озорства. Нас было семь – три мальчика и четыре девочки, которые вносили оживление в дом и, увы, часто создавали неприятности для своих матерей.
Время от времени моя дорогая мать оставляла меня дома не в пятницу, а в другой день недели, и снисходительный Маджид пользовался любой такой возможностью, чтобы побаловать свою любимицу, тем самым делая из меня испорченного ребенка. И как раз в один из таких дней он ужасно испугал нас. У него часто случались судороги, и потому его редко оставляли одного – если такое вообще случалось. Даже когда он мылся, моя мать и Хадуджи, не вполне доверяя слугам, по очереди сторожили у двери и время от времени обменивались с ним несколькими словами, а он охотно отвечал им своей любимой шуткой – кричал: «Я еще жив!» И вот однажды Хадуджи, ожидая перед дверью купальной комнаты, вдруг услышала внутри звук сильного удара. Она вошла внутри и обнаружила моего любимого брата на полу, корчащимся в судорогах от тяжелого приступа болезни – самого сильного приступа, который у него когда-либо был. Сразу же был послан гонец на коне в Бет-иль-Мтони к моему отцу с просьбой приехать.
Жители Занзибара, из-за своего невежества относительно болезней вообще, верят обманам знахарей. Теперь, когда мне знакомо то, как естественно и разумно лечат болезнь знающие свое дело врачи, у меня появилось искушение считать, что многие смерти в нашем доме случились не из-за болезней, а из-за варварских методов их лечения.
Я с трудом представляю себе, как бы мы выдерживали свое горе при многочисленных смертях в нашей семье и среди слуг, если бы нас не укрепляла нерушимая вера в нашу «судьбу». Бедный Маджид, который много часов пролежал без сознания во время припадка, был вынужден дышать таким воздухом, который был бы вреден и для самого здорового человека. Несмотря на нашу огромную любовь к вольному свежему воздуху в домах, больного, особенно при подозрении, что его посетил дьявол, строго ограждают от притока воздуха извне и сильно окуривают благовониями его комнату и весь дом.
Примерно через час после того, как с Маджидом случился припадок, султан вышел на берег из мтумби – так называется маленькая рыбацкая лодка, где помещается только один человек. Он поспешил в дом. Султан, хотя и был отцом более чем сорока детей, глубоко страдал сейчас от болезни одного из них. Горькие слезы текли по его щекам, когда он стоял у постели больного и громко восклицал: «О Аллах! О Аллах! Сохрани моего сына!» Так он молился без остановки. Всевышний внял его просьбе и вернул нам Маджида.
Когда моя мать спросила султана, по какой причине он приплыл на таком жалком суденышке, он ответил: «Когда прибыл гонец, на берегу не было ни одной готовой лодки, и ни одну нельзя было получить, не заказав ее заранее. А у меня не было лишнего времени, и я даже не хотел ждать, пока оседлают лошадь. Как раз в это время я увидел возле бенджиле рыбака в мтумби. Я подозвал его, схватил свое оружие, прыгнул в лодку и сейчас же отплыл».
Теперь вы должны узнать, что мтумби – это всего лишь выдолбленный ствол дерева, вмещает только одного человека и управляют такой лодкой с помощью двух коротких весел, а не обычных длинных. Это узкая, короткая и остроносая лодка, то есть она не похожа на ту, которая известна под названием гренландское каноэ. Кроме того, в Германии, должно быть, кажется странным, что человек, тревожась о том, жив ли его сын, может думать о своем оружии. Но в разных частях мира – разные обычаи. Точно так же, как для европейца непонятна любовь араба к оружию, так и ум араба с большим трудом понимает некоторые из обычаев северян. Сейчас мне приходит на ум как пример ужасное пьянство мужчин.
Итак, я каждый день отправлялась в школу в Бет-иль-Сахель, а вечером возвращалась к матери в Бет-иль-Ваторо. В девять лет я выучила наизусть примерно треть Корана, и считалось, что я закончила школу. С этого времени я появлялась в Бет-иль-Сахеле только по пятницам – в день, когда мой отец бывал там, – вместе с моей матерью и Хадуджи.
Так мы приятно прожили в Бет-иль-Ваторо два года. Но нельзя ожидать, что хорошие времена будут долгими. Обычно какое-нибудь непредвиденное неблагоприятное обстоятельство нарушает покой человека. Так случилось и с нами.
Причиной вражды в нашем доме стала та, очаровательней и ласковей которой не могло быть ни одного существа в мире, – наша дальняя родственница Айша. Она незадолго до этого приехала на Занзибар из Омана, и здесь Маджид вскоре женился на ней. Мы все очень привязались к ней и все радовались счастью Маджида – все, кроме нашей сестры Хадуджи, которая – я должна признать это с глубоким сожалением – была совершенно несправедлива к Айше с начала до конца. Айша, как я уже говорила, была во всех смысла очаровательна; кроме того, она была очень молода. Поэтому Хадуджи была бы должна наставлять и постепенно учить ее держать себя с достоинством. Однако сестра относилась к ней с презрением и враждебностью. Свадьба Айши с Маджидом поставила Айшу на первое место в доме; однако Хадуджи держалась с ней так покровительственно, что бедная Айша, нежная душа, однажды в слезах пришла к моей матери и пожаловалась на ничем не оправданное дурное обращение. Моя мать оказалась между двух огней, ее положение стало крайне трудным и незавидным. Хадуджи не желала уступить ни одно из своих мнимых прав и продолжала смотреть на Айшу как на безответственного ребенка. Моя мать напрасно старалась поколебать заблуждения Хадуажи и заставить ее признать за женой Маджида положенное ей по закону место, напрасно она просила Хадуджи, чтобы та хотя бы ради самого Маджида берегла его, насколько могла, от любых огорчений. Все было напрасно. Наша когда-то приятная жизнь в Бет-иль-Ваторо стала невыносимой, и для того, чтобы покинуть пристанище постоянных споров, моя мать решилась оставить дом, который так любила.
