Джон Толанд - Последние сто дней рейха
На Брука это совсем не произвело впечатления, и он заметил, что Эйзенхауэр и в прошлом менял свое мнение под влиянием других. При том, что его назначили исполнять особую роль координатора различных точек зрения союзников, его симпатии ко всем подходам вызывали опасения, что он будет склонен принять точку зрения того, кто выскажет ее последним. Смит резко заметил, что им следовало поставить вопрос о компетентности Эйзенхауэра перед начальниками объединенных штабов. Брук быстро пошел на попятную и признал, что у Эйзенхауэра много положительных качеств. Разве Брук сам первоначально не утверждал его в качестве Верховного главнокомандующего? Он сказал, что хочет надеяться, что Смит лично осознает важность сосредоточения войск на севере и не позволит Брэдли превратить "вспомогательный" удар в направлении Франкфурта в главную операцию.
Они расстались уверенными в собственной правоте. Брук был убежден, что Смит, разрабатывавший и исполнявший планы Эйзенхауэра, согласился с политикой Брука. Смит был уверен, что Брук считает Эйзенхауэра самым подходящим человеком на посту Верховного главнокомандующего. Они оба ошибались.
На большом официальном ужине в Доме правительства вечером того же дня Эдвард Стеттиниус младший, недавно заменивший больного Корделла Хэлла ив сорок четыре года уже ставший госсекретарем США, беседовал с Черчиллем. Правильнее было бы сказать, что он подвергался яростной словесной атаке. Премьер-министр жестким языком, - который записывающие за ним секретари старательно подвергали цензуре для истории, - требовал от Стеттиниуса объяснений, почему тот публично выступал с критикой его точки зрения по Италии. Гарри Гопкинс, главный советник Рузвельта, заранее предупредил госсекретаря, что Черчилль "измочалит нас" этим вопросом. Но даже будучи предупрежденным заранее, Стеттиниус оказался не готов к атаке премьер-министра. Пышная белоснежная шевелюра госсекретаря, густые черные брови производили сильное впечатление. Прежде он был способным председателем правления "Ю. С. Стил Корпорейшн", зарабатывая 100 000 долларов в год. Будучи студентом Вирджинского университета, он преподавал в воскресной школе, в свободное время читал Библию прихожанам в горной местности. Он не курил, не пил, не занимался спортом и все же завоевал такую популярность среди сверстников, что его избрали старостой класса. Он был искренним, честным, не имел политических амбиций и только желал служить своей стране - что он и делал, получая всего 1 доллар в год. Все это, однако, не подготовило его к должности госсекретаря. Брошенный в хитросплетение сложных международных отношений практически без подготовки, он оказался слабо подкован для того, чтобы иметь дело с такими профессионалами, как Черчилль, Иден, Сталин и Молотов.
В госдепартаменте он всегда придерживался точки зрения своих советников. Когда уже подготовленный документ приносился на подпись, то единственные его замечания касались ширины полей на документе. Хоть некоторые профессионалы и подшучивали над ним, называя серым тружеником без проницательности, его все любили за скромность и добродушие. Вероятно, именно эти качества и обусловили выбор Рузвельта. В связи с болезнью Хэлла президент некоторое время сам выполнял обязанности собственного госсекретаря и вместо того, чтобы выбрать кого-то сильного, как Джеймс Бирнс, он предпочел человека с привлекательной внешностью, который исполнял бы его желания беспрекословно. Возможно, это объясняет, почему Рузвельт дал указания своей правой руке - преданному и хитрому Гарри Гопкинсу сопровождать Стеттиниуса на Мальту и наблюдать за линией его поведения. Враги администрации уже выдвигали обвинения в том, что Стеттиниус просто-напросто "отражение" Гопкинса, и пренебрежительно называли его "седовласым мальчиком".
Черчилль набросился на Стеттиниуса так, словно тот лично был виноват в потоке критики, обрушенной американцами в адрес премьер-министра за его приказ британским войскам в Афинах сражаться против партизан-коммунистов, еще недавно боровшихся с нацистами. Если бы Британия не имела в Греции войск, то, по словам Черчилля, греческие коммунисты просто возглавили бы правительство.
Следующее утро, 1 февраля, выдалось для Стеттиниуса более мирным. Он и Антони Иден, министр иностранных дел Великобритании, сошли с британского крейсера "Орион", чтобы прогуляться по пирсу и в дружеской беседе обсудить вопросы, которые придется решать в Ялте. Иден был уравновешенным человеком и приятным хозяином. Конечно же и у него имелись свои эмоции. В глазах общественности он казался пассивным, мягким и даже обходительным джентльменом, но на самом деле вполне мог выходить из себя. Ягненок, который вдруг может зарычать как лев, может привести в замешательство любого.
В то же утро Иден, Стеттиниус и их помощники встретились на "Сириусе", где размещались американцы, для того чтобы еще раз уточнить общую позицию в Ялте. Иден чувствовал, что американцы придают слишком большое значение новой организации мирового порядка и слишком мало внимания уделяют Польше. По мнению англичан, ООН не сможет стать авторитетной организацией, если не удастся убедить или заставить Советы "обращаться с Польшей с определенным приличием".
Хотя корни проблем Польши крылись в отдаленном прошлом, нынешний кризис имел своим началом 23 августа 1939 года, когда, к ужасу всего мира, Россия и Германия подписали в Москве Пакт о ненападении. Молотов и Риббентроп согласились разделить Польшу в обмен на обещание СССР сохранить нейтралитет в возможном конфликте на Западе, и 1 сентября 1939 года немецкие танки уже шли на Варшаву. Два дня спустя Великобритания и Франция предъявили ультиматум гитлеровской Германии и началась вторая мировая война.
Для Польши вступление ее союзников в войну означало лишь моральную поддержку. Через три недели вся страна была оккупирована Германией и сотни тысяч поляков оказались в нацистских или советских концентрационных лагерях. Однако польское правительство после бегства в Англию через Румынию и Францию было признано западными демократиями законным правительством в изгнании.
22 июня 1941 года Гитлер снова заставил мир вздрогнуть, напав на своего "союзника" и вторгшись в Советский Союз. Несколько недель спустя Рузвельт и Черчилль представили миру положения их Атлантической хартии. Для поляков всех политических течений она принесла новые надежды - в ней наконец были сформулированы основы действительно свободной Польши. А когда позднее Россия согласилась с принципами, изложенными в хартии, обещая "не искать расширения, территориального либо какого-либо другого", то оптимизм поляков приобрел реальную основу. После того, как линия фронта двинулась в обратную сторону и Красная Армия стала сражаться с вермахтом на равных, Сталин настоял, чтобы российско-польская граница была перенесена к западу от демаркационной линии, предлагавшейся на Парижской мирной конференции 1919 года лордом Керзоном. Это означало, что Россия сохранит за собой почти всю территорию, захваченную Красной Армией в 1939 году. Поляки пришли в ярость, но их аргументы не подействовали на Черчилля. Он, как и Сталин, считал, что серьезные изменения в военной обстановке естественным образом влияли на политику. Рузвельт придерживался такой же точки зрения, и на конференции в Тегеране в 1943 году и Черчилль, и Рузвельт втайне пообещали Сталину, что они согласны на "линию Керзона".
