Александр Мясников - Великие русские люди
15 февраля 1825 года вышла в свет первая глава романа в стихах «Евгений Онегин» в количестве 2400 экземпляров (в то время это был значительный тираж).
30 декабря 1825 года появились «Стихотворения Александра Пушкина» (1200 экземпляров).
О Пушкине говорили в обществе, спорила критика, а он изгнанником проводил дни в своем Михайловском или в Тригорском, страдая от бессилия изменить что-нибудь в своей судьбе.
Как ни тяжело было Пушкину, он находил в себе силы верить в светлое начало, в торжество ума и справедливости. Пессимизм, отчаяние были органически чужды поэту. Здесь, в Михайловском, Пушкин написал знаменитую «Вакхическую песню» — гимн любви, радости, поэзии, разуму.
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
«Никто из современных поэтов, — написал Горький в 1909 году, — не может, не способен написать такого великолепного гимна радости, как «Вакхическая песня» Пушкина».
В конце декабря 1825 года до Пушкина дошла весть о восстании декабристов в Петербурге против царя Николая I. Поэт уничтожает свои записки, которые могли бы, если бы их обнаружили, дать в руки правительства дополнительный материал о многих друзьях. В. А. Жуковский писал поэту в апреле 1826 года: «В бумагах каждого из действовавших (то есть декабристов. — А. М.) находятся стихи твои». Бестужев-Рюмин говорил на следственной комиссии о том, что «рукописных экземпляров вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло».
В июле 1826 года по приговору Верховного уголовного суда были повешены пять декабристов: Рылеев, Пестель, Каховский, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин. Со всеми Пушкин был знаком. Сохранился рисунок поэта: виселица, пять повешенных фигур и начало фразы: «И я бы мог…» «Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна», — писал он в августе 1826 года П. А. Вяземскому.
В сентябре 1826 года молодой император Николай I приказал Пушкину приехать в Москву «в своем экипаже свободно, под надзором фельдъегеря (подчеркнуто мною. — А. М.) не в виде арестанта».
ПОРА ЗРЕЛОСТИ
(1826–1830)
Пушкина привезли во дворец Николая I. Великий русский поэт, покрытый дорожной пылью, иззябший в пути, не совсем здоровый, отбывший шестилетнюю ссылку, стоял перед молодым императором, еще не коронованным (Николай приехал в Москву на коронацию), но уже подавившим восстание против самодержавия. На вопросы царя Пушкин отвечал смело и честно…
Беседа продолжалась более часа. «Что бы вы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?» — спросил царь. «Был бы в рядах мятежников», — твердо ответил Пушкин. За одни эти слова поэт подлежал суровому наказанию. Но царь понял: перед ним стоит великий поэт, известный всей России, очень умный, прямой и смелый. «Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России», — сказал Николай вечером одному сановнику. Уничтожить Пушкина ему, самодержцу, легко, но не выгоднее ли попробовать заставить поэта служить самодержавной власти? Так думал царь. И он лицемерно позволяет Пушкину жить, где он хочет, сам берется просматривать его рукописи, освобождая от цензуры; он прощает дерзкие слова. Пушкин ошеломлен. Долго раздумывает поэт. Дворянское восстание подавлено. Лучшие люди повешены или сосланы. Надежд на новый подъем общественного движения нет никаких. Народ молчит. Вся власть в руках Николая. Он освободил из ссылки. Он обещает дать свободу. Он позволяет печататься без цензуры. А нельзя ли повлиять на него? Может быть, он станет хорошим монархом, просвещенным, свободомыслящим, гуманным царем-реформатором!
Царь сумел посеять иллюзии в душе измученного Пушкина. Поэт не был республиканцем. Подобно многим западным мыслителям, он ненавидел деспотизм неограниченной монархии, но верил в возможность идеальной монархической власти. Таким идеалом разумного монарха был для него Петр Великий. Пушкин скоро после свидания с Николаем пишет «Стансы». Он рисует величественный образ Петра, который «не презирал страны родной», «смело сеял просвещенье», был «то академик, то герой, то мореплаватель, то плотник» и всегда «на троне вечный был работник». В заключительных стихах Пушкин мужественно дает совет царю:
Семейным сходством будь же горд;
Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.
В этих «Стансах» была целая программа общественно-политических реформ, изложенная в иносказательной форме. В других «Стансах», 1826 года, мы читаем:
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
Царь лицемерно обманул поэта. В конце сентября 1826 года шеф жандармов граф Бенкендорф подтверждает, что Пушкин имеет право на свободный въезд в Петербург, но оговаривается: каждый раз поэт должен испрашивать «разрешение через письмо». Когда Пушкин, не уведомив начальство, приехал в Москву, Бенкендорф потребовал от него объяснений. Тайная полиция следила за поэтом. В 1828 году по решению Государственного совета за ним был учрежден официальный секретный надзор. Пушкин не получил личной свободы.
Бенкендорф в сентябре 1826 года писал ему: «Сочинений Ваших никто рассматривать не будет — на них нет никакой цензуры: государь-император сам будет первым ценителем произведений Ваших и цензором». А когда Пушкин прочел свою новую трагедию «Борис Годунов» в ряде литературных кружков Москвы, тот же Бенкендорф запрашивал его, на каком основании он допустил такую вольность? Царь вскоре предложил переделать гениальную трагедию «в историческую повесть или роман наподобие Вальтер-Скотта». Пушкин отказался. Трагедия была напечатана полностью только через несколько лет. В 1827 году Государственный совет установил и обычную цензуру для произведений поэта.
По заданию самого царя Пушкин составил большую записку о народном воспитании. Николай I читал ее, почти у каждой строки на полях ставил вопросительные знаки. Бенкендорф, выражая мысли императора, грубо поучал Пушкина: «Принятое Вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее Вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению, неопытному, безнравственному и бесполезному».
