Павел Федоров - В Августовских лесах
- Ну чего ты причепилась, - предчувствуя, что у супруги чешется язык, вмешался Осип Петрович. - Помешанная та хворая... Ты тоже пять раз в день ложишься помирать...
В другой раз Франчишка Игнатьевна не стерпела бы этой дерзости мужа, но на этот раз сдержалась и только коротко огрызнулась:
- Не петушись, пока тебя курица не клюнула. Раз я говорю, что Стаська хвора, значит, хвора...
- Лечиться нужно, - лаконично заметил Усов и, сдерживая улыбку, добавил: - Мне показалось, что Станислава Юзефовна женщина с выдержкой.
- Тю-у! - махнул рукой Осип Петрович и, ткнув сморщенным указательным пальцем в пространство, добавил: - Эта Стаська хитрюща, як та ворона, которая под крылом у себя чешет, а уж перышка не выщипнет, к другим норовит нос протянуть.
- Значит, притворяется? - спросил Усов.
- Эге, умеет... что в твоем гродненском цирке, - подтвердил Осип Петрович.
- И что же такое случилось сегодня с вашей соседкой? - Видя страстное нетерпение хозяйки, Усов решил дать ей высказаться. - Пустяки какие-нибудь, - добавил он нарочито небрежным тоном.
- Он говорит - пустяки! Послушали бы да посмотрели на эти пустяки...
Осип Петрович предупреждающе посмотрел на жену и стал ей подмигивать. Все-таки неудобно было рассказывать про соседку такие нехорошие вещи. Но удержать Франчишку Игнатьевну было уже невозможно.
Склонившись к лейтенанту Усову, она робко покосилась на тихо разговаривающего с женщинами Кудеярова.
- Все дело произошло из-за Галины, - начала Франчишка Игнатьевна, - и вот этого самого вашего Кости. Их видели вместе на канале. Галинку отстегали и заперли в сарай, даже башмаки отобрали и платье. Стаська теперь поведет Галину к нашему ксендзу грехи замаливать и поклоны заставит бить... "На куски тебя, негодницу, изрежу и собакам выкину", - орала на нее Стаська, а у самой в руках ремень этакий, жгут сыромятный! Аж мне страшно стало... А пани Седлецкая, наверное, для своей Галины жениха присмотрела. Вижу я, как он у них в саду в беседке ховается. Высокий такой, в шляпе, ну, настоящий пан!
- А откуда жених-то? - внимательно вслушиваясь в разговор, спросил Усов.
- Да тот самый брат или дядька нашего ксендза Сукальского. Богатый, говорят, и большой чин имеет.
- Большой чин! Скажите, пожалуйста!
Усов, как бы удивляясь, покачал головой. Брови его дернулись, а лицо приняло совсем безразличное выражение, только глаза заблестели строже и жестче. Отвернув рукав гимнастерки, он посмотрел на часы и коротко, тоном приказания, сказал:
- А нам ведь пора, друзья.
- Да что это вы так сразу, товарищ начальник! - засуетилась Франчишка Игнатьевна. Она приготовилась выложить кучу новостей, а лейтенант вдруг бесцеремонно встал и собрался уходить.
- Спасибо, Франчишка Игнатьевна, за угощение, - проговорил Усов и, кивнув Клавдии Федоровне, показал глазами на дверь.
- Так скоро, Виктор Михайлович? - сказала Шарипова, но, встретившись с ним взглядом, тоже встала.
Как и утром, Усов с Александрой Григорьевной пошли вперед, Клавдия Федоровна с детьми и Кудеяровым - позади.
- Ах какая все-таки ужасная женщина эта самая Стася, мать Галины! беря за руку Усова, проговорила Шура.
- Чем же? - спросил Усов, ускоряя шаги.
- А ты и не разглядел?
- Разглядел. Но ведь если бы и тебя по-иезуитски нашпиговать, ты была бы такой же...
- При чем тут я?
- Я говорю о воспитании.
- Извини, - вспыхнула Шура, - как бы меня ни воспитывали, но уж это...
- Нечего отговариваться, милая моя, - подзадоривал Усов. - Я знаю твой характер, потому и говорю.
- А какой у меня характер? И вообще я тебя сегодня не узнаю. Ты с самого утра придираешься ко мне. Ну, какой у меня характер?
- Упрямый.
- Слыхали. Дальше?
- Заносчивый, если хочешь, капризный, мелочный, эгоистичный, самолюбивый, властный... Если тебе дать волю, то выйдет такая Станислава, что сбежишь без оглядки на Памир...
- В общем, я чудовище? Так, да?
- Сухопутное, но не морское. Морское чудовище глупее, а ты умненькая...
- Ага, признался все-таки, что я умненькая. И на том спасибо. А вот у тебя какой характер, представь себе, никак не могу определить.
- Твердый, как вот этот камень. - Усов показал глазами на лежащий у дороги большой серый валун.
- Что верно, то верно, - согласилась Шура. - Этого-то я и боюсь. Выйдешь за тебя замуж, ты меня в тряпочку завернешь и будешь возить, как игрушку, куда тебе захочется. А я люблю жить самостоятельно и хочу хоть немножечко мужем командовать, ну хоть капельку... И вот всем сердцем чувствую, что этого никогда не будет. Ты какой-то уж чересчур правильный человек, никакой в тебе трещинки, хоть бы ноготком поковырять. Ну дашь маленечко кое-когда покомандовать, а? Слышишь, жених?
Шура ласково смотрела сбоку на сумрачное красивое лицо своего друга.
- Ну что же ты молчишь? Дашь немножко покомандовать? - покачивая его тяжелую руку, спрашивала Шура. Вся эта любовная история с Кудеяровым и Галиной настроила ее сегодня на веселый лад.
- Я больше к тебе, милашка, не сватаюсь, - сказал Усов и многозначительно, с озорством подмигнул.
- Это что же, тебя Франчишка завлекла, что ли? А может быть, Стася? Она женщина заметная. С итальянским носом.
- Это ты верно говоришь, - согласился Усов. - Только как раз не она, а дочка ее. Вот девушка так девушка! Завидую Косте.
- Но ты опоздал, милый.
- Ничего не опоздал. Вторая-то, Ганна, которая в саду копалась и вино приносила... Если бы ты видела, как она на меня поглядывала. Я ведь не буду вздыхать и Клавдию Федоровну донимать, а сразу в машину, на поезд - и на Памир!
- Скатертью дорожка, - пропела Шура и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась невеселая. В сестру Галины можно было влюбиться. Двадцатипятилетняя Ганна уже была замужем, но через год после свадьбы похоронила утонувшего мужа, местного лесничего. Она выделялась среди подруг яркой и зрелой красотой. Ганна иногда приходила в школу и брала книги на белорусском языке, которому научилась от своего мужа, белоруса. Шура хорошо знала ее историю. Замуж она вышла против воли родителей, стремившихся найти для нее состоятельного жениха.
- Надо было сегодня посвататься, зачем откладывать? - колко заметила Александра Григорьевна.
- Мы уж обойдемся без сватовства, - в тон ей ответил Усов.
У Клавдии Федоровны с Кудеяровым между тем продолжался все тот же разговор.
- Ты сейчас в отпуске, и нечего раздумывать! - говорила Клавдия Федоровна. - С родителями ее каши не сваришь. Теперь они создадут твоей Галине такую жизнь, что она вниз головой в канал может броситься. Ты бы посмотрел только, с какой ненавистью ее мать смотрела на меня, когда я пошутила о сватовстве. У меня даже уши покраснели... А если бы она знала всю правду? Я даже поражаюсь, почему у такой монахини, как эта Стася, такие прекрасные дочери?
