Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
«Человек, в толпе народа убивший императорского посла»[140].
Говорил шуточные стихи, ходившие в Ленинградском Союзе[141], о том, какой поэт как умрет. Там были строчки:
«Умер, не пикнув, Жорж Иванов.
Дорого продал жизнь Гумилев».
О Некрасове: «Раньше презирал из эстетизма, теперь люблю величавую простоту»:
«Медленно проходит городом
Дядя Влас — старик седой»[142].
Отзывы и рассказы о Н. С.
Андрей Белый: «Гумилев ходит по Питеру гордо-гордо, и каждый шаг его говорит: „Я мэтр! Я — мэтр!“»
Вас[илий] Федоров[143] на вечере памяти Гумилева выразился: «Третьестепенный брюсенок».
Небрежное мнение: «Гумилев — герой провинциальных барышень».
Н. П.: «Гумилев искренне считал, что быть поэтом женщине — нелепость. Но когда он вернулся из Африки, и Ахматова прочла ему свой „Вечер“[144], был восхищен. „Ну, что же, Коля, теперь учи меня“, — сказала Анна Андреевна, — „Что ты, Анечка, ничего не нужно, — готовый поэт“, — ответил он».
«Многие мужчины преклонялись перед мужественностью Гумилева».
М. Т.: «Любя его, не знала, как его называть. „Коля“? Какой он — Коля! Я говорила — дорогой».
Росский[145]: «В Париже Н. С. был влюблен и делал много смешных глупостей».
Маргарита Тумповская говорила: «Ахматова, разойдясь с Гумилевым, ворчала на его новые романы только тогда, когда он плохо выбрал».
Н. А. Бруни[146]: «В кабинете Гумилева строгий порядок, и жизнь его — в точном расписании. Напряженную тишину создают звериные шкуры на стенах, на диване».
Рассказывали, что Н. С. учил молодых поэтов: «Преувеличьте свои чувства в 10 раз, тогда будет что сказать».
Году в 1932-м я слышала на улице разговор. Шел изящный гражданин с интересной спутницей, он рассказывал о Гумилеве. «Это наш поэт?» — ласково спросила она.
Редкостную скрытность Гумилева отмечали все.
Горячо и охотно приводил значащие для него строки Горького:
«А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут —
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен о вас не споют»[147].
Н. С.: «Ахматова вызывала всегда множество симпатий. Кто, кто не писал ей писем, не выражал восторгов. Но, так как она всегда была грустна, имела страдальческий вид, думали, что я тиранический муж, и меня за это ненавидели. А муж я был самый добродушный и сам отвозил ее на извозчике на свиданье».
«У Бальмонта есть прекрасные стихи, пришедшие из таких свежих глубин, что все простится ему».
Я сказала, что Вячеслав Иванов обладает даром Наполеона — умеет каждому дать желаемую роль. Н. С. ответил: «Да, но Наполеон и сам при этом играл немалую роль».
8. Владимир Маяковский
Году в 1919—1920-м я переехала в Москву и попала на службу в Главполитпросвет. Случилось это так: один из знакомых написал мне рекомендательную записку к некоему тов[арищу] Данилер. Я пришла в многоэтажное здание и по указанию встречных на лестнице вошла в кабинет, как потом оказалось, тов[арища] Данилиной. Она прочла записку и сказала: «Хоть и адресовано не мне, но все равно, вам нужно служить, и я вас устрою. Заполняйте анкету и идите к заведующему на верхний этаж». Так началась моя служба. Как помнится, было много молодежи, и никто ничего не делал. Я ходила в платье, сшитом фильской портнихой из штор. Заведующий был рыжий карлик с лукавым и скользким взглядом, тов[арищ] Морозов. В соседней комнате за внушительным столом сидела девушка, которая говорила: «Вы самая симпатичная из сотрудниц, вы мне очень нравитесь». В комнате, где я находилась, была молодая женщина, с увлечением пояснявшая: «Люблю на свете детей и статуи, а больше ничего».
Приходил к заведующему Маяковский, ставил ногу на стул и курил. Вокруг него увивалась наша Тамара. Тамара была блондинка, но с загорающимися глазами говорила мне в коридоре: «Я — цыганка!» Она взволнованно читала страстные стихи апухтинского типа[148], Маяковский не обращал на нее никакого внимания.
В 1924 году в одной из школ арбатских переулков жарким летним днем состоялось собрание, посвященное обсуждению новой стиховедческой книги Болотникова. Выступали Вячеслав Иванов и Маяковский. Маяковский остроумно разбивал наукообразную терминологию автора, ничего не дающую по существу для понимания стиха, для работы над ним. В антракте я прошла в кулуары, где находились выступавшие поэты. Маяковский говорил: «Я не люблю у Бальмонта разные его „тихоструйности“, „сребровойности“, но у него есть прекрасные стихи. Как хороша „Русская природа“».
«Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали.
Безвыходность горя. Безгласность. Безбрежность.
Холодная высь. Уходящие дали»[149].
Рассказывал И. Н. Р. Ехал он в трамвае, где среди пассажиров находился Маяковский. Один из едущих все чихал, кашлял, морщился и кряхтел. Маяковский ему сказал: «Как вы неталантливо болеете».
Рассказывал Г И. Чулков. Он возвращался ночью с литературного вечера (1926–1927 годы) вместе с Маяковским, и тот сказал: «Я начинаю приходить к признанию вашего мистического анархизма». — Чулков ответил: «А я уже давно от него отошел».
Рассказывал Н.Н.Н. «Поэт Клюев спросил Маяковского: „Что же Вы продаетесь?“ — Маяковский ответил: „Конечно, иначе откуда бы я взял денег на девочек?“» (Он явно издевался.)
Г. И. Чулков подошел к Маяковскому и сказал, что ему очень нравятся стихи М., посвященные матери[150].
Маяковский ругал тех, кто в стихах памяти Есенина называл погибшего фамильярно-слащаво «Сережа». Говорил, что незадолго до смерти встретил Есенина в Госиздате и был поражен его тяжелым видом. Есенин хвастался большими деньгами.
Рассказывала Н. 3. Весной 1914 года она ходила вместе с подружкой в кафе «Grec»[151] на Тверском бульваре, где встречала Маяковского с имажинистом Костей Большаковым[152].
Маяковскому было 20 лет, он уже написал «Облако в штанах»[153]. Когда Н. 3. с подругой приходили, Маяковский говорил: «А мы с Костей опять играли в трамваи». (Надо было угадать, какой № трамвая сейчас пройдет за окном.) Маяковский ухаживал за подругой Н. 3. в полусерьез, но лирично. Пил он кофе-glace. Одет был иногда очень элегантно, в цилиндре, иногда совсем просто. Все читали друг другу стихи. Маяковский восхищался Виктором Гофманом[154], читал его с большим увлеченьем. Он был угрюм, в тяжелом настроении и, казалось, приходил только для того, чтобы как-ни-будь провести время.
