Федор Грачев - Записки военного врача
Нас окружили легкораненые.
В игре краснофлотца сказывался его характер — ершистый, напористый.
Но партию, сам не знаю почему, я все-таки выиграл, даже запер шашку соперника.
— Дюже гарно! — радовался Махиня.
— И с «уборной»! — смеялся Павлов.
— Няню звать не надо! — поддакнул танкист Данилов.
— Чья бы корова мычала, а твоя молчала! — буркнул Вернигора. — Курица!
Курицей называли Василия Данилова вот почему. Он по профессии шофер. Как-то в один из вечеров Данилов рассказал, что однажды он вел машину на очень большой скорости. И вдруг на дороге появилась курица. Машина проскочила над ней, и она осталась стоять на асфальте, «каб что», но без перьев!
Надо сказать, что у рыжеватого, сероглазого танкиста Данилова было прекрасное качество — ободрять товарищей своими рассказами-побасенками. «Травить», по морской терминологии. Делал он это с блеском. Обладая неистощимой фантазией, он увлекался до того, что и сам глубоко верил в подлинность своих. «случаев».
В палате были и охотники, и рыболовы, и моряки. Каждый старался внести свою лепту в вечерние «тары-бары». И здесь Данилов был вне конкуренции. О таких в жизни обычно говорят — веселый парень. Но танкист — не просто веселый человек. Его шутки, юмор и побасенки имели другую цель: он старался ими облегчить страдания раненых, хорошо понимая роль «смехотерапии».
…Дарья Васильевна убрала со стола самовар, посуду. С ее легкой руки чаепития потом появились и в других палатах нашего отделения. Они прочно вошли в быт, напоминая домашнюю обстановку. За самоваром все чувствовали себя словно в одной семье. Мы работали и жили в госпитале, как на корабле в продолжительном походе: все вместе, у всех на виду.
Кровь!
тро 22 сентября. Раненые прибывают и прибывают. По всему фронту враг яростно атакует наши позиции.
Санитарные машины доставляют бойцов 4-й морской бригады, раненых солдат и офицеров 115-й стрелковой дивизии. Они сражались в районе Невской Дубровки.
Я работаю с хирургом Коптевым в сортировочно-перевязочном отделении. Нам помогает Евгения Михайловна Виленкина. В помещении тошнотворный запах эфира, хлороформа, крови и гноя… Извлекаем пули и осколки. Оперируем. Час за часом. Кружится голова. Слабеют ноги. Надо бы отдохнуть. Нет, нельзя. Нет времени для передышки. Раненых несут и несут. Беспрерывный поток искалеченных.
На стол положили лейтенанта Николая Прошина. Ожог лица и осколочное ранение правой голени. Он очень бледен. Холодные руки. Пульс едва прощупывается, частый, слабый, нитевидный. Дыхание учащенное. Лейтенант в сознании, но молчит, на вопросы не отвечает, безучастно относится к окружающему.
Травматический шок! Необходимо как можно скорее вывести раненого из этого состояния. Пока это не сделано, хирургическое вмешательство невозможно.
Раненого быстро обложили грелками.
— Шприц и морфин! — потребовал Коптев.
Но тепло и морфин не помогли. Подкожно — кофеин.
— Евгения Михайловна, будьте так добры — кровь! — мягко сказал Коптев.
Неуместное в такой обстановке «будьте так добры», да еще в устах опытного хирурга, поразило меня. Обычно Иван Сергеевич коротко требует: «Кровь!»
Взглянув на Виленкину, я был удивлен: отсутствующий взгляд, замедленные движения, опущенные, безжизненные руки — все это не похоже на энергичную, подвижную Евгению Михайловну.
С тем же отсутствующим взглядом Виленкина начала переливание крови. Коптев пристально следил за каждым ее движением.
Я бросил взгляд на флакон, из которого она брала кровь. На нем было написано: «Флакон № 89/566. Донор Е. М. Виленкина».
— Пи-ить! — наконец прошептал раненый, еле шевеля губами.
Глубоко вздохнув, Прошин два раза глотнул теплого, крепкого чая из поильничка и спросил:
— Сейчас день или вечер? — Руками он сделал такое движение, словно ощупывал воздух.
— Семь часов вечера, — ответил Коптев.
— Доктор, у меня очень ослабло зрение, — уже более явственно произнес лейтенант. — Скажите правду, я буду… видеть?
— Не сомневаюсь в этом. Но пока прошу вас лежать спокойно.
Раненому удалили из голени небольшой осколок снаряда. Потом наложили на лицо новую повязку со слабым раствором марганцовокислого калия и отнесли в наше восьмое отделение.
Прием раненых закончен. Иван Сергеевич моет руки и время от времени участливо поглядывает на сестру Виленкину. Она убирает хирургический инструмент.
Вдруг худенькие плечи ее вздрогнули, она всхлипнула и поспешно вышла.
— Что с ней? — спросил я Коптева.
Иван Сергеевич глубоко вздохнул:
— Утром она получила известие — под Пулковом от ран погиб ее муж. Он умер от потери крови. Я хотел освободить Виленкину от дежурства, но она так возражала, что пришлось уступить.
Вскоре в нашу ординаторскую вошел Луканин:
— К вам поступил раненый Прошин?
— Да, Федор Георгиевич. Он в четвертой палате. Ожоги лица, осколочное ранение правой голени.
Комиссар протянул Муратову небольшую, вчетверо сложенную бумажку.
— Прочтите. Принесли из приемного покоя. Лежала в кармане гимнастерки Прошина.
Петр Матвеевич пробежал глазами записку и спросил:
— Кто этот капитан Самойлов?
— Не знаю. Надо полагать — Командир батальона. Как вы считаете, можно надеяться?
— Относительно ноги Прошина я не беспокоюсь, — ответил Муратов. — А что касается зрения, то с окулистом надо посоветоваться. Подождем с ответом…
— Хорошо. Приложите записку к истории болезни.
В записке было сказано:
«Начальнику госпиталя.
Просим спасти лейтенанта Николая Прошина. Он гордость нашей части.
Капитан Самойлов».— И надо обязательно…
Комиссара прервали сирены госпиталя. Воздушная тревога! В который раз!
После отбоя воздушной тревоги опять прибыли раненые.
В приемный покой доставлены две женщины: Пелагея Петровна Григорьева и Устинья Сергеевна Игнатьева. Они швеи артели «Ленмехпром», в Гостином дворе, в который попало несколько бомб. В развалинах много пострадавших…
Григорьеву и Игнатьеву поместили в соседний госпиталь. Там были женские палаты.
Ленинградский «Донбасс»
вадцать восьмого сентября Луканин проводил партийное собрание. Кабинет комиссара находился рядом с кабинетом Ягунова. Это = небольшая комната с одним окном. Обстановка в ней напоминала каюту корабля — ничего лишнего. На письменном столе строгий деловой порядок. Порядок человека, знающего цену времени. Чернильный прибор, аккуратно отточенные карандаши. Календарь. Стопка газет и журналов. Тетради, блокноты. На стене — карта Ленинградской области, на карте флажками обозначено расположение наших войск и войск противника. Достаточно беглого взгляда, чтобы сделать вывод о тяжелом положении Ленинграда.
