РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
— Если речь не о вещей птице из подотряда кукушкообразных, кукулидае, то...
— Речь о финских снайперах, что в листве и хвое неплохо маскируются и за километр выцеливают командный состав... А особые группки ведут охоту за одиночками. Противник у нас здесь тот еще... И кое-какую поддержку среди населения имеет. Оружие у вас есть? Нет еще? Плохо! Там, у нас в предбаннике, при входе, возьмите хоть гранат парочку из ящика, я велел для штаба принести. Запалы — рядом там, в коробке. И еще я вам кое-что скажу, как говорится, потише, на ушко: когда отходите от начальника, поворачиваться следует через левое плечо! Попробуйте, отойдите по-уставному! Ну, вот так, уже ничего... Товарищ Вальдек, мой помначштаба вас проводит в ваш батальон. Подготовьте там, Вальдек, майора Казакова к скрытному отходу, согласно приказу комполка...
— Пусть он отходит первым, головной колонной, за ним — Иванов, а Рахманов — последним, — подсказал подполковник Белобородько. — Там, слева, и заслон оставим посильнее. Уверен, что противник этот открытый фланг уже засек и первым прощупает. Тут мы ему гостинец и подготовим!
Чужой лейтенант, очень бледный и какой-то заморенный, появился в землянке.
— Вам что надо, товарищ лейтенант, — посуровел Полесьев. — Что-то я вас в лицо не помню? Откуда вы?
Тот устало повел рукой в сторону противника.
— Оттуда. От штаба нашего полка... Только... верно, уж ни штаба, ни полка теперь нету. Нас окружили и разрезали, то есть... рассредоточили. Я — на мотоцикле, проскочил мимо немцев. Бойцы и командир полка пробираются группами, я две такие группы обогнал.
— У вас есть письменное донесение к нам?
— Есть. Но с момента моего выезда положение ухудшилось. У меня в пути была задержка, в болоте сидел. Вот донесение... Дайте покурить!
— Старший политрук! — крикнул новый комиссар полка Гуляев вдогонку обоим уходящим. — Пусть все окруженцы покамест поступают к вам! А вы — проверьте их вместе с политруком Крамаренко и решайте, кого можно направлять в роты, а кого целесообразно во второй эшелон, на дополнительную проверочку. Всех их берите на особый учет — не забывайте: они из вражеского тыла!
Политрук Крамаренко тоже прибыл сюда из Рыбинска головным эшелоном. Рональд приметил его еще в поезде: красивый, веселый, на вид — открытый парень с белозубой улыбкой. Только держался как-то особняком. Арсеньев шепнул Рональду еще в часы посадки:
— Смотри, с этой майской розой... полегче на поворотах!
Только здесь, на позиции, Рональд осмыслил это предостережение. Оказывается, Крамаренко — оперуполномоченный особого отдела!
Оперу отвели где-то за санчастью укромный домик, в соседстве с жильем начальника полкового тыла Курмоярцева и хозяйством ветврача Бугрова. Теперь, до снятия полка с позиции, стало быть, надлежало направлять в этот укромный домик всех, кто уже вырвался или еще вырывается из финского окружения под Кингисеппом и Волосовым, кто добрался до своих или еще мечтает добраться. И будет политрук Крамаренко со старшим политруком Сеньковским придирчиво проверять людей, уже понюхавших пороху, прошедших с боями от самого Выборга. Оба политрука обязаны видеть в этих людях потенциальных шпионов, где-то в лесах и болотах загадочно и лукаво продавших душу дьяволу финской разведки. Как, когда, днем или ночью, втайне от остальных участников группы, от боевых товарищей и друзей, может окруженец продать совесть, родину и судьбу собственной семьи неведомому вербовщику — непостижимо нормальному человеческому уму, но... политруки и оперы обязаны быть бдительными и мыслить широко! Раз ты ОТТУДА и притом — ЖИВОЙ, значит что-то с тобой не так!
Маниакальный бред этой сверхбдительности сделался тогда, в предвоенные и военные годы, основой человеческих отношений в стране, стал государственной политикой, генеральной линией партии, ежедневной повсеместной практикой, доведенной до фанатического абсурда. И этот бред грозил неотвратимой гибелью любому несчастливцу, в чью сторону нацелился бы указующий перст чекистского Вия, как только сонмище особо уполномоченных оперов приподнимало ему железные веки. И тотчас, с тем же лязгом железа, падали за обреченным врата, затворы, щеколды, засовы, задвижки...
Рональд повел старшего политрука Сеньковского в батальон майора Казакова. В сенях штабной землянки они чуть не споткнулись об угол открытого ящика с гранатами РГД-33 в оборонительных чехлах. Обращаться с этой гранатой Рональд учился еще на командирских занятиях преподавательского состава Военной академии, но то были учебные гранаты. Бросать настоящую ему пока не случалось. Лишь в теории он знал, что гранату в чехле допустимо метать обороне, из укрытия. Когда же атакуешь сам — чехол надо сбрасывать, чтобы не поразить себя и своих...
— Товарищ Вальдек, объясните мне, пожалуйста, обращение с ними! — откровенно попросил Сеньковский, когда Рональд развернул промасленную, бумагу и дал партнеру парочку этих РГД-33. Сеньковский и не пытался скрывать свою строевую неподготовленность и отсутствие военного опыта, он, оказывается, сам напросился на передний край, свято веруя в чудотворную способность ленинской-сталинской партии мгновенно преобразовывать своих верных членов в любую ипостась. При данных обстоятельствах — в ее способность превратить соцэкгизовского редактора во фронтового политкомандира, владеющего всеми тактическими приемами, любым оружием и могущего подать солдатской массе пример беззаветного мужества в боях за Родину, за Сталина...
Уже на ходу, отдалившись от штабного блиндажа, Рональд показал спутнику, как граната ставится на боевой взвод, вставил запал и уж хотел опять разрядить этот образчик карманной артиллерии, но Сеньковский предложил тут же и попробовать ее действие. Они отошли от тропы, очутились на краю лесистого овражка, довольно глубокого и, видимо, безлюдного.
— Эй, там, внизу, есть кто-нибудь?
Не получив ответа, Сеньковский неловко, по-бабьи, размахнулся и швырнул гранату в овраг. Через четыре секунды со дна оврага полыхнуло красноватым пламенем, грохнул сильный взрыв, взвизгнули осколки, и... в кустарнике послышался тяжелый топот солдатских сапог, чья-то приглушенная ругань и шелест раздвигаемых на бегу ветвей. Да добро бы слышался привычный российский мат, а то ведь ругань-то показалась гортанной, непривычной, скорее всего чужой! Пока два командира вслушивались в эти быстро отдаляющиеся звуки, незримые беглецы достигли открытого пространства. Темные силуэты трех или четырех человек промелькнули уже вдалеке, где овражек переходил в отлогую лощину, на краю хвойного леса. Рональд успел выхватить из кобуры свой наган и сделать по бегущим два выстрела, вполне бесполезных.
