Николай Скрипко - По целям ближним и дальним
Заместителем командира 42-й дальнебомбардировочной авиадивизии по политической части был полковой комиссар Г. Д. Колобков. Он многое сделал для того, чтобы в авиаполках и обслуживающих подразделениях была хорошо поставлена партийно-политическая работа, на деле проявлялась авангардная роль коммунистов и политработников.
Добрые воспоминания остались у меня и о командире 52-й дальнебомбардировочной авиадивизии полковнике Г. Н. Тупикове. С ним мы также были знакомы по совместной службе - во 2-й военной школе летчиков в Борисоглебске. В 1936-1938 годах этот атлетически сложенный человек участвовал в боях в Испании - в качестве летчика-добровольца интернациональной части. Спокойный, общительный, уравновешенный, Георгий Николаевич умел и потребовать от подчиненных добросовестного выполнения должностных обязанностей.
Вместе с неутомимым начальником штаба полковником Н. В. Перминовым, вечно попыхивавшим огромной трубкой, и заместителем по летной подготовке майором В. А. Картаковым командир авиадивизии полковник Г. Н. Тупиков отдавал все свои знания и опыт обучению и сколачиванию летных экипажей и подразделений.
Значительна в этом деле была заслуга заместителя командира дивизии по политчасти полкового комиссара Симонова. Особенно партийно-политическая работа была усилена среди летного состава 98-го дальнебомбардировочного авиаполка. Пилоты, прибывшие в этот полк, получили в военных школах подготовку в объеме полной программы, однако вместо ожидаемого лейтенантского звания им присвоили звание сержанта и определили для содержания в казармы.
Забегая вперед, скажу, что вскоре такое положение было исправлено - этим летчикам вернули командирские звания. Но тогда у молодых выпускников военных школ настроение было, скажем прямо, неважное.
Нам, командирам и политработникам, пришлось приложить немало усилий, чтобы подбодрить их, помочь успешнее войти в боевой строй и достойно нести службу.
Незаметно подкралась зима. Как и предыдущая, она оказалась снежной. Снова приходилось бороться с заносами, тратить много сил на расчистку аэродромов, выкраивать каждый час летной погоды для полетов.
В декабре 1940 года генерал-лейтенант авиации П.В. Рычагов вызвал в Москву командующих ВВС военных округом и командиров дальнебомбардировочных авиакорпусов. Мы не знали, с какой целью нас вызывают, но в столице стало известно, что по указанию Центрального Комитета партии созвано совещание высшего командного состава армии. Перед участниками совещания должны были выступить работники Наркомата обороны, видные военачальники. Нам представлялась возможность послушать их доклады и получить руководящие указания.
Всеобщий интерес вызвал обстоятельный доклад генерала армии Г. К. Жукова "Характер современной наступательной операции". Затем генерал армии И. В. Тюленев сделал доклад "Характер современной оборонительной операции". В этих выступлениях излагались последние взгляды советской военной мысли на военное искусство.
С большим вниманием мы, авиационные командиры, прослушали доклад начальника Главного управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта авиации П. В. Рычагова "Военно-Воздушные Силы в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе".
Если память мне не изменяет, то через день командующие ВВС округов и командиры дальнебомбардировочных авиакорпусов были приглашены в Кремль.
Вошел Сталин, окинув взглядом зал, увидел, что стенографистки приготовились записывать выступления, и коротким, энергичным жестом дал сигнал стенографисткам уйти, ничего не записывать.
Открыв совещание, Сталин охарактеризовал международную обстановку и подчеркнул, что она резко обострилась. Фашистская Германия вышла непосредственно к западным границам Советского Союза, и возникла угроза прямого военного нападения на страну. Он сообщил, что собрали нас для обмена мнениями о состоянии Военно-Воздушных Сил, боеготовности нашей авиации.
Мне ранее не приходилось бывать на совещаниях столь высокого уровня. Сталина я видел и слышал впервые. Держался он просто, естественно, говорил негромко, неторопливо, избегая риторики, вычурных слов. Четко, предельно ясно формулировал мысль; кратко ставил вопрос и логично, обоснованно разъяснял его.
Признаюсь, я не собирался выступать на совещании и не готовился подниматься на столь высокую трибуну, но поставленные Сталиным вопросы взволновали меня, поскольку касались они наших повседневных дел. Желание высказать наболевшее еще более окрепло после выступления командира 2-го дальнебомбардировочного авиакорпуса полковника К. Н.. Смирнова. Он ничего не сказал о том, что же мешает нам летать с полным напряжением, в чем нуждаются дальнебомбардировочные авиакорпуса, как быстрее повысить нашу боевую готовность.
В перерыве я сообщил командирам дальнебомбардировочных авиакорпусов В. А. Судец, В. И. Изотову и другим о своем намерении выступить на совещании. Они одобрили решение.
И вот я попросил слова. Заранее составленного конспекта выступления у меня не было, набросал только перечень вопросов, которые хотел затронуть в своем выступлении. А говорил о трудностях, с которыми своими силами пока не можем справиться, о недостатках технических средств для подготовки аэродромов к полетам.
- Вы требуете от нас зимой летать только на колесах, и мы стремимся выполнить поставленную задачу. Но нынешней зимой выпадает небывало обильный снег, мы вынуждены круглосуточно убирать его с взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек. Однако средств для вывоза снега у нас недостаточно.
На один аэродром приходилось по одному-два старых трактора, которые то и дело отказывали в работе, стояли неисправными. Мало было и бортовых автомашин. Поэтому для уборки снега на аэродром требовалось собирать весь автотранспорт, специальные машины, личный состав соединений, включая летный. И все же не управлялись. На некоторых аэродромах были вынуждены ограничиваться уплотнением снега аэродромными катками.
Тут Сталин прервал меня репликой: - Вот азиатчина! Весь мир летает зимой на колесах, даже в Норвегии, где снег выпадает на несколько метров, справляются с расчисткой аэродромов и летают на колесах. Ведь лыжи снижают скорость полета и скороподъемность боевых машин. Это надо понять!
Заметив, что я пытаюсь что-то сказать и, возможно, ему возразить, Сталин чуть заметно улыбнулся, подправил мундштуком трубки усы и добавил:
- Правда, вы не просите, как некоторые другие, возврата к лыжам, и это уже хорошо.
Я, признаться, смутился, попросил разрешения уйти с трибуны и сесть на место.
- Нет, продолжайте, - сказал Сталин. - Мы вас слушаем.
