Юрий Ветохин - Склонен к побегу
Я уже праздновал в душе победу, чувствуя, что поле битвы за мной, когда следователь сразил меня таким вопросом:
— Вы из Ленинграда так и приехали в одной рубашке и брюках? Я имею в виду те рубашку и брюки, что у вас украли на пляже. Больше у вас не было с собой вещей?
И сказать — плохо, а не сказать — еще хуже. Я решил сказать:
— У меня были еще вещи.
— А где же они?
— В камере хранения.
— Где квитанция? Я сейчас пошлю за вашими вещами.
— Квитанция осталась в брюках.
— Украли, значит?
— Да.
— Ну, это ничего. Я велю выдать без квитанции. Поехали вместе и вы покажете свои вещи.
Следователь вызвал машину и мы поехали. Когда машина остановилась у камеры хранения, там была очередь, Мы вошли через служебный вход и следователь, показав заведующей свое удостоверение, велел мне искать. Я сразу нашел свой чемодан и понес его к машине.
— Минуточку! — остановила меня заведующая. — Я должна отметить в журнале, что вы получили свой багаж. Как ваша фамилия?
— Николаев, — ответил я, ибо делать было нечего. Следователь с недоумением уставился на меня.
— Почему вы сказали «Николаев»? — спросил он меня, когда мы сели в машину.
— Видите ли, я не исключал той возможности, которая и случилась на самом деле, что мои вещи, пока я плаваю, украдут. Вещи не жалко, они старые, но по квитанции в кармане могли получить чемодан в камере хранения, — вот его жалко. Поэтому я и сдал его не на свою фамилию. Вор, даже по квитанции, не мог его получить, потому что не знал, какую назвать фамилию на контрольный вопрос заведующей.
— А если бы вы сдали на свою фамилию? Какая разница?
— Разница та, что я собирался снять в Батуми комнату. В этом случае полагается показывать паспорт и мою фамилию могли узнать люди, которые впоследствии могли завладеть квитанцией. «Что-то уж очень замысловато я придумал, — подумал я, но тут же отмахнулся: а черт с ним!»
Мы снова пришли в кабинет следователя, где я сломал замок чемодана и стал переодеваться. Я сбросил в углу кабинета солдатскую форму и с удовольствием одел собственную одежду. Следователь просмотрел содержимое чемодана и не нашел ничего подозрительного.
На другой день я увидел в кабинете следователя солдата и еще какого-то человека в гражданском, очевидно, прокурора, который все время молчал.
— Вы узнаете этого солдата? — спросил меня следователь.
— Нет.
— А вы? — обратился следователь к солдату.
— Да, я его хорошо запомнил.
— Это тот солдат, о котором вы мне рассказывали. Он дежурил на вышке, когда вы пришли ловить рыбу, — пояснил мне следователь.
— А-а-а-! — протянул я. Вполне возможно. Даже, так и есть.
— Ну, а много вы тогда настреляли рыбы?
— Не помню точно. Несколько штук.
— А солдат говорит, что вы вообще не охотились: сразу после проверки документов повернулись и ушли.
— Какое это имеет значение! Ведь я сам сказал вам об этом солдате!
— Это верно. Вы сами сказали.
— Можете идти! — разрешил он солдату. — Дать вам провожатого, или сами дойдете?
— Сам дойду, — ответил солдат, и, взглянув на меня, вышел.
* * *В воскресенье допроса не было и я весь день сидел в камере со стариком. Я уже несколько дней голодал. Питание было такое скверное, что весь хлеб, рассчитанный на день, я съедал за завтраком. Обед и ужин приходилось есть без хлеба. В этот день моему соседу принесли передачу — несколько дешевых груш. Он угостил ими меня и как же я был ему за это благодарен! Потом старик рассказал мне свою жизнь. В молодости он жил в Одессе, жил там до тех пор, пока однажды жена не изменила ему. В глубоком горе бродя по улицам, он случайно зашел в Морской порт. В порту на погрузке стоял пароход, следующий в Батуми. Не долго думая, он сел на этот пароход и уехал, как был, без вещей и без денег. С тех пор он и жил в Батуми. Работал бухгалтером. Грузины делали какой-то шахер с майками и футболками, выпускаемыми их предприятием, а он, бухгалтер, их покрывал. Теперь, когда дело раскрылось, его принесли в жертву. Печальная история. Не знаю, чем она закончилась.
* * *В понедельник меня повели к начальнику Аджарского КГБ, полковнику. Кабинет полковника оказался особенно большим, а сам полковник — не особенно страшным. Сесть полковник мне не предложил. Но он и сам тоже стоял, впереди своего письменного стола и разглядывал меня. Минуту длилось молчание, потом он заговорил:
— У вас есть друг в Горьком?
— Нет.
— А эту открытку в Горький вы писали?
Я взял протянутую мне открытку и прочитал:
«Я решил бежать за кордон.
Прощай.
Твой кацо Ю.»
Я посмотрел на адрес. И адрес и фамилия были мне незнакомы.
— Нет, не я, — ответил я полковнику.
— А что значит по-грузински «кацо», вы знаете?
— Это, наверное, каждый знает. Кацо — друг. И вообще, какая глупая открытка! Разве человек, который собирается бежать за кордон, напишет об этом в открытке, которую каждый может прочитать?
— Мы все-таки возьмем у вас образец почерка и направим его на экспертизу. Вы не возражаете?
— Пожалуйста, берите. Я знаю, что я не писал никакой открытки.
Меня повели в кабинет моего следователя. Там следователь дал мне лист бумаги и мою авторучку, которую специально для этого принесли из моего чемодана. Потом стал диктовать текст только что прочитанного мною письма. Прежде чем писать текст, я сделал заголовок: «Текст под диктовку».
— Зачем вы это написали? — возмутился следователь. Я вам это не диктовал! Пишите только то, что я диктую!
— Извините, но мне так спокойнее.
— Мы только берем образец вашего почерка.
— Вот и берите вместе с заголовком.
Закончив диктовать, следователь забрал написанное, и перешел опять к допросу.
— Мы проверили все ваши показания, Юрий Александрович. Все, что вы сказали о себе, — правда, включая и вашу ссору с ректором, хотя ректор и не драматизирует ее так, как это делаете вы. Кроме того, мы навели о вас справки и отовсюду получили самые лестные отзывы. И ректор Любавский и профессор Бирштейн сказали, что вы во всех отношениях примерный работник. «Вот когда я получил дивиденды за правильно выбранную тактику» подумал я.
Следователь помолчал немного, а потом продолжал:
— Принимая во внимание эти благоприятные характеристики, Председатель Комитета Государственной безопасности Аджарской АССР уполномочил меня предложить вам:
— Сознайтесь в том, что вы собирались бежать в Турцию, — и мы сразу освободим вас! Поедете домой, в Ленинград… Я обещаю вам: если вы сознаетесь, вам за вашу попытку ничего не будет. Поймите: как только вы сознаетесь — мы сразу вас освободим!
