Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
Сергеенко советовался с Л. Н. о том, как воспитать сына в половом отношении.
Л. Н. сказал ему:
— Эти вопросы так опасны, что лучше об них родителям не говорить с детьми совсем. Надо только наблюдать за влиянием окружающей среды. Иногда один гадкий, даже не совсем гадкий, а в этом отношении испорченный мальчик, может развратить целый круг мальчиков. Лучше всего, чтобы подрастающий юноша был побольше среди молодых девушек. Хотя среди теперешних барышень есть такие, что хуже молодых людей. Если тут возникнет поэтическое чувство к девушке, оно будет лучшей защитой от всякой грязи.
— Как я люблю так часто встречающееся в Евангелии слово «посланник»! Действительно, мы все — посланники. И, как послы, мы должны дорожить своим достоинством. Человек, предаваясь разврату, нарушает этим свое посланническое достоинство.
Потом Л. Н. сказал:
— Жизнь складывается так ужасно… — Л. Н. оглянулся — мы сидели на освещенном балконе, а кругом в саду была черная темнота — и сказал:
— Я не люблю говорить на балконе: мне все кажется, что кто‑то подслушивает… Вот даже и на детей не можешь радоваться. Их воспитывают в кружевах — вырастут дармоеды и будут грабить народ. Это ужасно!..
Раньше в разговоре Л. Н. привел чье‑то, ему очень понравившееся, изречение:
— Счастье не в том, чтобы делать всегда что хочешь, а в том, чтобы всегда хотеть того, что делаешь.
12 июля. Вчера вернулся домой. В день моего отъезда на прогулке Софья Андреевна рассказывала, что они продали самарское имение, купленное когда‑то Л. Н. по семи и тринадцати рублей за десятину, за четыреста пятьдесят тысяч рублей. Таким образом, Андрею Львовичу, Михаилу Львовичу и Александре Львовне досталось по сто пятьдесят тысяч. Все эти дни шли разговоры о покупке сыновьями того или другого имения, об этих деньгах и т. д. В конце прогулки мы со Л. Н. оказались немного впереди остальных. Вдруг он тяжело вздохнул.
Я спросил его:
— Что это вы, Л.H., так вздыхаете?
— Если бы вы знали, как тяжело мне все это слушать! Всегда лежит у меня на совести, что я, желая отказаться от собственности, сделал тогда какие‑то акты. Мне теперь смешно думать, что выходит, как будто я хотел хорошо устроить детей. Я им сделал этим величайшее зло. Посмотрите на моего Андрюшу. Ну что он из себя представляет? Он совершенно не способен что‑нибудь делать. И теперь живет на счет народа, который я когда‑то ограбил, и они продолжают грабить. Как ужасно мне теперь слушать все эти разговоры, видеть все это! Это так противоречит моим мыслям, желаниям, всему, чем я живу… Хоть бы они пожалели меня!..
Л. Н. замолчал и потом сказал:
— Что же это я вдруг стал вам жаловаться?..
В это время подошла Татьяна Львовна, разговор оборвался и перешел на другое.
Как‑то вечером, во время прогулки, мы на полянке увидали издали человека, который над чем‑то возился на земле.
— Вероятно, он собирает муравьиные яйца, — сказал Л. Н. И действительно, когда мы подошли к нему, это так и оказалось. Л. Н. стал его расспрашивать, и он подробно рассказал, как это делается. Он сказал, что ночь проведет на берегу реки, взял с собой чайник и чай, будет чай пить. Когда мы отошли от него, Л. Н. сказал:
— Вот говорят, что народ стремится из деревни, а посмотрите — этот человек служит зимою самоварщиком на Тульском заводе, а теперь, летом, достает здесь муравьиные яйца. Он весь изъеден, вся кожа с рук слезла от едкости этих яиц, а он радуется, мечтает, как будет чай пить и спать на траве ночью. Очевидно, тут важен не ничтожный заработок от продажи яиц, а для него это дело просто «partie de plaisir» (увеселительная прогулка).
За ужином Л. Н. рассказывал про этого человека и удивил меня изумительной передачей всех деталей его рассказа и движений. Но главным образом поразительно было для меня сопоставление этого рассказа Л. Н. с его же рассказом накануне. Говорили что‑то о бешеных собаках, и Л. Н. сказал:
— Хотите, я расскажу вам про бешеного волка?
И Л. Н. рассказал, как накануне его отъезда с Кавказа он сидел поздно вечером с ребятишками, которые его очень любили. Вдруг в станицу забежал бешеный волк. Л. Н. побежал в хату за ружьем, а офицер, бывший тут, сказал, что ружье не заряжено. Л. Н. возразил, что в одном стволе есть заряд. Он перегнулся через забор и наткнулся прямо на волка. Л. Н. нажал курок, но офицер оказался прав: ружье было не заряжено и не выстрелило. К счастью, волк убежал. Л. Н. передавал все подробности: слова Епишки («Ерошка» из «Казаков»), ребят, офицера. С одинаковым художественным совершенством и так же подробно Л. Н. рассказывал про нынешнего охотника за муравьиными яйцами и про случай, бывший с ним пятьдесят лет назад.
Л. Н. сказал как‑то:
— Когда я пришел к миросозерцанию, отрицающему всякую церковь и какие бы то ни было церковные обряды, — тяжелой стороной была рознь в этом отношении с массой народа. И я понимаю, что страх совсем разойтись с народом может некоторых удержать от последнего шага в этом направлении.
Л. Н. читал дневник Бомонда, изданный его детьми после его смерти, и сказал по этому поводу:
— Это очень хорошая книга. Она мне очень полезна, несмотря на то, что Бомонд евангелик, преданный своему вероисповеданию, постоянно говорит об искуплении и т. п. Удивительно, как часто люди, в сущности по убеждению настоящие христиане, не могут свободно признать это, а нуждаются в каких‑то лесах. Как леса закрывают собою постройку, так их истинное миросозерцание скрыто за разными вероисповеданиями.
Л. Н. вспомнил и привел на память по — английски изречение Кольриджа, которое тут же перевел: «Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту больше христианства и кончит тем, что будет любить только себя».
Л. Н. сказал недавно:
— Основанием всякой школы следовало бы сделать учение величайших моралистов и мыслителей, как Лао — Цзы, Сакья — Муни, Конфуций, Сократ, Паскаль и др. А между тем у нас часто твердо знают какие‑нибудь греческие неправильные глаголы, а учения величайших людей остаются большинству совершенно неизвестными.
Л. Н. говорил с А. В. Цингером о трудности жить жизнью простого народа, о том, как обесценен труд.
Между прочим, говоря об усовершенствованных земледельческих орудиях, Л. Н. сказал:
— Нельзя преждевременно заводить дорогие усовершенствованные орудия. Вы знаете, был такой известный американский писатель Торо, который удалился от городской жизни и стал жить трудами рук своих. Когда ему друзья стали говорить — как это он живет в нескольких часах езды от прекрасного озера и никогда не соберется съездить туда, когда поездка по железной дороге стоит всего два доллара, Торо возразил им, что прекрасно чувствует себя и у себя дома, но если бы и решился отправиться на озеро, то скорее сделал бы это пешком, так как, чтобы отработать два доллара ему нужно четыре дня, а пешком он сделает эту прогулку в два. Часто это рассуждение применимо и у нас, когда улучшение сельского хозяйства хотят начать с введения дорогих усовершенствованных орудий.
