Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин
Я хотела дать самую большую радость и красоту детям рабочих. Сделать их такими совершенными, чтобы им завидовали дети миллионеров.
Я боюсь, что замучила вас сегодня моей лекцией. Но так как нашим желанием было показать вам, чего мы успели добиться, ваши небольшие мучения были необходимы и, возможно, они послужат основой для будущих школ».
Этот стенографический отчет сохранил слово Айседоры на заключительном концерте. Ее речь чередовалась с выступлением детей.
Ирма рассказывает: «На последнем представлении, 28 сентября 1924 года, присутствовала мадам Калинина. Она была под столь грандиозным впечатлением, что осталась познакомиться с Айседорой. М-м Калинина (Лорберг Екатерина Ивановна — Авт.) спросила, какую помощь она может оказать школе. Айседора ответила: ей надо только одно, чтобы Советское правительство увидело выступление детей, она была уверена, что правительство не оставит тогда школу без поддержки.
Но вся беда в том, что впереди у нее есть только один день и тот воскресенье, а утром в понедельник она улетает в Берлин — у нее контракт. Екатерина Ивановна, подумав, ответила: «У вас будет завтра вечером выступление в Большом театре!»
Екатерина Ивановна сделала невозможное: вечером концерт состоялся, и в зале были члены правительства и самые восторженные и благодарные зрители — юные пионеры. Вот почему в письмах из-за границы Айседора, спрашивая о положении школы, упоминает мадам Калинину:
«Сентябрь 1924 года. Берлин. Телеграфируй мне о состоянии дел в Москве. Есть ли у вас уже ответ товарища Калининой? Вам нужно послать простое письмо о том, что вы должны иметь для школы: хорошее электрическое освещение, воду, отопление, зарплату учителям, а также пайки для детей и ткани для костюмов. Дадут ли они большое помещение? Кажется, все замерло — почему?
(…) Мне бы надо самой пойти к товарищу Каменеву и спросить, есть ли у школы в Москве шансы на будущее.
2 февраля. Париж. Скажи, есть ли надежда для школы? Дом все еще стоит? На твердой почве или на зыбучих песках?
30 марта 1925 года. Ницца. Была ли ты у товарища Калининой? Ничего нельзя сделать?»
В годы сталинских репрессий Екатерина Ивановна Калинина была осуждена на очень длительный срок. Говорят, Калинин, стоя на коленях перед Сталиным, умолял о смягчении участи матери четверых детей. Как знать, не явилась ли истинной причиной ее наказания помощь иностранке Дункан, нелояльно относившейся к советской власти?
Глава 5
Персона нон грата
Могла ли Айседора хоть на миг представить, какая катастрофа ждет ее впереди? Какой оголтелой травлей откликнется каждое ее слово, каждый революционный танец и самое ее имя! Что все ее планы и благие порывы будут перечеркнуты, и великую Айседору подвергнут остракизму.
Вопреки логике и очевидной политической выгоде. Ведь сколько лет она напрасно просила у капиталистов денег на хотя бы частичное финансирование ее школы. И вот теперь эта школа состоялась. Это ли не яркое доказательство преимущества советского строя перед капиталистическим: «нет ничего невозможного в этой удивительной стране».
С другой стороны, советские деятели отлично понимали, что их заслуг в этих достижениях нет. То, что сумела создать Айседора, создано не благодаря, а вопреки советской системе. Вот и теперь она едет к капиталистам за материальной поддержкой. Значит, наверняка растрезвонит, что ее школа за три года существования не получила от государства ни одного рубля!
Рассказывает Мэри Дести:
«1924 год. И вот она в Берлине, где в свое время имела огромный успех и где ее приветствовали как святую Айседору. Действительно, когда она исполняла свои танцы на серьезные темы, то для выражения вызванных ими чувств другого слова подобрать было невозможно.
Теперь она приехала в Берлин гораздо более опытная, более одухотворенная в своем искусстве, готовая нести дух Воскрешения и Жизни. Из-за всех страданий и переживаний, выпавших на ее долю, она в то время была очень худенькой, но немецкие критики не нашли ничего лучшего, как написать, что она толстая и старая, и выступления ее в первый и единственный раз в жизни кончились подстроенным провалом, несмотря на то что в зале было много ее старых поклонников, которые, как и раньше, неистово аплодировали».
И еще: «После всего пережитого прием в Берлине глубоко ее опечалил. Ее, кого раньше приветствовали так восторженно, теперь встречали как врага… На следующий день после представления ее русский менеджер сбежал со всей выручкой и оставил ее абсолютно ни с чем». Менеджер сбежал со всей выручкой на следующий день, а в день выступления исчез, пропал ее дирижер. Его заменили другим, но у танцовщицы не было времени прорепетировать».
И все-таки провала не было. Надо ли объяснять, что всего лишь были пущены в ход различные способы достижения одной цели — сорвать, провалить ее выступления. Почему? Объясняет сама Дункан:
«Здешние газеты, само собой, жутко враждебные, и пишут обо мне так, как если бы я явилась сюда, будучи нанятой вести большевистскую пропаганду, что, учитывая мое действительное положение, звучит как неудачная шутка.
Элизабет (сестра Айседоры, тоже преподавала в школе танца — Авт.) говорит, что я никогда прежде не танцевала так хорошо, и восторгается моим искусством, как оно «выросло». Что ж, хоть это утешает».
Это было только начало.
Денег не было, предложений выступать не было. «Я подписала три контракта, и была обманута три раза». Разрешение на пребывание в Германии практически истекало. С политической точки зрения она являлась персоной нон грата, а посольство России, не вдаваясь в объяснения, не выдавало ей российский паспорт. Она объясняла, что ей нужно поехать во Францию, чтобы продать дом, а Франция не дает ей въездной визы, утверждая, что она большевичка. Россия хранила гробовое молчание и издали наблюдала, чем закончится инцидент.
«Я здесь совсем без средств. Я не могу двинуться отсюда. Уже четыре недели в отеле, больше не дают еды. Один американский друг приносит мне каждый день кусок ростбифа, но у него тоже нет денег. Я телеграфировала Гордееву, но ответа нет».
Гордеев уже давно перестал посылать Айседоре деньги за аренду.
«16 декабря 1924 года. Берлин. Дорогая Ирма, почему ты не отвечаешь на мои телеграммы и письма? Уже шесть недель у меня ни слова от тебя, хотя я все время посылаю авиапочтой письма и телеграфирую.
