Дэвид Вейс - Убийство Моцарта
Боясь выдать себя, Джэсон и Дебора только кивнули.
– Очень печально. Столь выдающийся музыкант, и такой конец. Надеюсь, вы не слишком огорчены, что заказ не выполнен.
Джэсон только пожал плечами.
– Будь я на вашем месте, я бы непременно поехал баржей до Линца. К тому же, нанять нового кучера будет не так-то легко. От Линца вы можете дилижансом добраться до Парижа, а оттуда до Ла-Манша.
Джэсон хотел было признаться, что боится воды и не умеет плавать, но устыдившись своей слабости, промолчал.
Идея поездки до Линца на барже пришлась Деборе по душе. Она считала опасным путешествие в карете, когда на каждом шагу тебя подстерегают неприятности.
– Так будет надежнее, Джэсон, – сказала она. – Особенно в это время года.
– Сколько дней займет дорога до Линца? – спросил Джэсон.
– Два-три дня. Именно этим путем Моцарт впервые приехал в Вену, – подчеркнул Гроб.
И Джэсон, хотя и без особой охоты, уступил желанию Деборы.
Предстоящая встреча с Губером беспокоила его больше всего. Он уничтожил все бумаги; Эрнест, прислав записку о смерти Сальери, никак не давал о себе знать; причин откладывать отъезд больше не было. И все же Джэсон опасался, что Губер найдет предлог их задержать. Когда наконец сборы были закончены, Джэсон и Дебора отправились в полицейское управление.
– Гроб известил меня о вашем отъезде, – сказал им Губер, – и о вашем решении ехать до Линца баржей.
– Видимо, мы так и сделаем, – ответил Джэсон.
– Вы не хотите еще задержаться?
– Нет.
– Сколько вы выручили за карету?
– Пятьдесят гульденов.
– Но вы ведь заплатили за нее двести, не так ли? Вас тогда обсчитали.
– У вас прекрасная память, господин Губер, – заметила Дебора.
– Не жалуюсь. Как, наверное, и вы на свою. – На мгновение Деборе почудился в его словах тайный смысл. – Неужели вы думали, я поверил, что Бетховен напишет для вас ораторию?
– Это был официальный заказ, – ответил Джэсон.
– Нас не так-то легко обмануть.
Джэсон и Дебора молчали. Обоих мучил тот же страх. Значит, Губер все же решил их задержать. Джэсону казалось, что Губер знает обо всех их посещениях, вплоть до визита к Сальери, и недвусмысленно им это показывает.
– Но задерживать мы вас не станем. К чему нам наживать неприятности?
– Вы вернете нам наши паспорта, господин Губер? Губер вытащил паспорта из ящика стола и подал им в обмен на временные визы. Крупным, размашистым почерком он написал на паспортах «Проверены» и отдал их Джэсону.
Джэсон едва верил своему счастью, но понимал, что улыбка Губера не сулит ничего хорошего.
– Нам ни к чему отпугивать американцев. Если только они не угрожают трону, – пояснил Губер.
– Благодарю вас, господин Губер. Мы ценим ваше содействие.
– А мы ваше. Вы слышали о смерти Сальери?
– Да. Мы прочли об этом в газете.
– Пусть он почиет в мире. Вы согласны?
– Да, господин Губер.
Губер позвал караульного и, даже не кивнув на прощание, погрузился в свои дела.
На улице Джэсон сказал Деборе:
– Ну, вот, с Губером покончено.
– Будем надеяться, что это так. – Ей не терпелось поскорее вырваться из этого ненавистного ей города.
Двумя днями позже они садились на баржу, отправлявшуюся в Линц. Джэсона обидело, что Эрнест не попрощался с ними, а Дебору это втайне радовало. И неожиданно рядом выросла его фигура.
– Зачем вы явились так поздно? – оправившись от неожиданности, спросил Джэсон. – Лучше было проститься в менее людном месте. Разве стоит показывать, что мы знакомы?
– Опасность, по-моему, миновала, – ответил Эрнест. – Теперь, после смерти Сальери, власти надеются, что с прошлым покончено. Как же я мог не попрощаться с вами? В конце концов, вы ведь приехали сюда из-за меня.
Старик нежно взял их под руки, отвел в сторону и со слезами на глазах сказал:
– Простите меня, если иногда я был резок или нетерпелив. Я стар, жить мне осталось недолго. Поэтому я и вас торопил. И порой слишком усердствовал.
– Вы боялись, что мы остановимся на полпути? – спросила Дебора.
– У меня всегда были сомнения на этот счет. Вы чужаки, американцы. Разве мог я поверить, что Моцарт станет вам так же дорог, как и мне?
– Он стал для меня смыслом жизни, – признался Джэсон.
– Самой важной была ваша встреча с Сальери, она подтвердила мои подозрения.
– Значит, теперь все ваши сомнения отпали, господин Мюллер? – спросила Дебора.
– Мне кажется, все говорит за это. Ваш муж оказался прав: Моцарта погубили Габсбурги, Сальери, знать, равнодушные друзья, беспечные и неопытные доктора. И все же я считаю главным преступником Сальери, который погубил его с помощью яда и вредной ему пищи.
– Я с вами согласен, – сказал Джэсон. – У Моцарта был не один убийца, их было много.
– Теперь я могу сказать, что недаром прожил жизнь. В этом и ваша заслуга, хотя вы и чужестранцы. Я хотел оправдать его, снять обвинение в том, будто причиной его смерти явились его собственные недостатки: неразумность, наивность, непредусмотрительность. Не докажи я обратное, не видать мне покоя ни при жизни, ни за гробом.
– Когда мы вернемся домой, мы постараемся довести дело до конца, – пообещала Дебора.
– Верю, но прошу вас, будьте осторожны. Поездка по Дунаю доставит вам удовольствие, да и путешествие дилижансом от Линца будет спокойным. Дороги уже подсохли.
– Кстати, что случилось с тем музыкантом, что жил в наших комнатах? – спросила Дебора.
– Я и сам точно не знаю. Его нашли повесившимся. По слухам, он оказался в немилости. Иных причин для самоубийства у него не было. Я не хотел вам этого рассказывать. Гоните прочь мысли о смерти, теперь вы в безопасности. Прощайте.
Дебора обняла старика, Джэсон пожал ему руку, а тот плакал и приговаривал:
– Вы увозите с собой частицу моего сердца.
Постаревший, сгорбившийся Эрнест Мюллер, не оборачиваясь, зашагал прочь. Он не мог заставить себя обернуться, потому что и он и они знали, что это их последняя встреча. Они никогда больше не приедут в Вену, а он слишком стар, чтобы думать о путешествии в дальние края.
Никто из них не видел огромной кареты, запряженной четверкой лошадей, которая стремительно нагоняла Эрнеста. Когда же тот обернулся, привлеченный грохотом экипажа, пытаясь понять, что происходит, страшный удар обрушился ему на голову, за ним последовал второй, и тьма заволокла ему глаза. Колеса довершили дело, начатое тяжелыми подковами лошадей, кучер изо всех сил хлестнул по лошадиным спинам, и карета мгновенно исчезла из вида, прежде чем кто-либо успел опомниться. Эрнест Мюллер был мертв. Его тело с проломленной головой недвижно распласталось на земле.
