Стивен Фрай - Хроники Фрая
Как-то под конец июля 1985-го я позвонил ему.
— Пора бы нам и поматереть, Бен.
— В самую точку, Бинг, — тем более мне и поговорить с тобой нужно.
Бен всегда называл меня «Бингом», называет так и поныне, а почему, я уже не помню.
— Если тебя устроит следующая неделя, — сказал я, — могу предложить любой клуб, хотя, по-моему, «Карлтон» порадует тебя сильнее прочих.
— Я его за одно только название уже полюбил.
Под вечер следующего четверга мы встретились, чтобы промочить — предварительно — горло, в «Ритце». Вам может показаться неправильным, или ханжеским, или снобистским, или нелепым, или жалким, что два таких двадцати с чем-то летних человека ведут себя, точно персонажи романа Вудхауза или Во, — возможно, именно таким наше поведение и было. Прошу вас поверить, что в нем присутствовал элемент — не иронии, быть может, но игры, застенчивого понимания нелепости нашего поведения и смехотворности самих наших персон. Два еврейских комика изображают фланёров старого закала. Бен был с большей очевидностью гостем этого мира, я обладал непростительно большей связью с ним и бóльшими в нем успехами, а потому и визитером был более поганеньким, делающим вид, что он тут свой. В конце концов, я и вправду состоял в лондонском клубе и в следующие четыре десятилетия вступил в четверку других — и примерно в полдюжины закрытых питейных заведений, куда допускались лишь журналисты (тогда таким заведениям только еще предстояло вылупиться и расцвесть в Сохо, в мире его богемы).
Мы шагали по Сент-Джеймс-стрит, и я рассказывал Бену о «Бруксез» и «Уайтез», двух бастионах вигов и тори, гневно взиравших друг на друга с разных сторон улицы. «Уайтез» был наиболее аристократическим и престижным из всех клубов Лондона, «Карлтон» же, к которому мы уже подходили, — наиболее политизированным.
Мы вошли в его дверь, и я помахал рукой — с бесстрастной, как мне хотелось верить, легкостью — облаченному в униформу портье, стоявшему у красного дерева бордюра с дверцей.
— «Оксфорд и Кембридж», — сообщил я. — Где-то у меня была клубная карточка…
— Все в порядке, сэр, — сказал портье, окинув взглядом Бена, но даже не сморгнув при этом. Тот был в костюме и при галстуке — как оно, знал Бен, и положено в таких местах, — однако костюмы и галстуки бывают разные, к тому же их еще нужно уметь носить. Мой угольно-черный, сшитый у «Нью и Лингвуда» на заказ костюм-тройка с несколько неуверенно чувствовавшим себя шелковым галстуком «Херувимов» выглядел здесь вполне уместным, а вот купленный в магазине «Мистер Байрайт» костюмчик Бена позволял заподозрить в нем (говорю это тепло и любовно) автобусного водителя, нехотя направляющегося на совершенно ему не интересную свадьбу сестры.
Мы поднялись на второй этаж, в обеденный зал. Минуя стоявший у подножия лестницы бюст женщины, Бен чуть не лопнул от восторга.
— Бинг, — прошипел он, — это же Тэтч!
— Разумеется, — с беззаботной, как мне представлялось, легкостью отозвался я. — В конце концов, мы же в «Карлтон-клубе».
Когда мы уселись, я открыл Бену глаза на то, что он находится в самом настоящем оплоте современных консерваторов, в клубе, где, собственно, и родилась, и обзавелась уставом их партия. Безусловно, в нем должен быть запечатлен образ Маргарет Тэтчер — как и образы всех лидеров тори, начиная с Пиля. Бен, понявший, что его занесло в центр вражеского лагеря, пришел в ошалелый восторг. Оба мы ощущали себя вредными детишками, ненароком отыскавшими ключ от шкафчика, в котором папа с мамой хранят выпивку.
— А здесь не так чтобы людно, — сказал Бен.
— Ну, август же, большинство членов клуба город покинуло. Они возвратятся с Ривьеры только к началу охоты на куропаток.
— Надо бы и нам с тобой отправиться на болота — на следующей неделе, — сказал Бен. — Поработаю там твоим архаровцем.
«Архаровцем» Бен именовал нечто среднее между оксфордским «служителем», кембриджским «прислужником», личным слугой джентльмена, вассалом давних времен и верным пажом. Мы с ним изображали странную парочку — я был заматерелым старым сельским сквайром, а Бен — мои верным архаровцем. Верным и столь же заматерелым.
— Ну вот, — сказал я. — Мы с тобой в «Карлтон-клубе». В бьющемся сердце истеблишмента. Однако, когда я звонил тебе, ты сказал, что хочешь о чем-то со мной поговорить.
— Верно. Тут вот какая штука, Бинг. Как ты знаешь, мы с Дикки К. трудимся над новой «Черной Гадюкой».
— Ну да, — ответил я.
— И там есть роль для тебя.
— Правда?
— Зачем же я тебе врать-то буду? — сказал Бен. — Это не самый замечательный в мире персонаж. Зовут его лорд Мелчетт, он вечно стоит за плечом королевы и подлизывается к ней. Они с Черной Гадюкой ненавидят друг друга. Он что-то вроде гофмейстера, понимаешь?
— Конечно, я возьмусь за него, Бен, — сказал я.
— Да? Отлично!
Краем глаза я наблюдал за весьма престарелым джентльменом, сидевшим через пару столов от нашего и явственно силившимся — безуспешно, впрочем, — переварить гласные звуки Бена, которые отлетали рикошетом от портретов Веллингтона и Черчилля прямиком в его не верившие самим себе уши. В последние десять минут он брызгал в свой суп слюной и что-то ворчал в него со все нараставшей злобой. Услышав последнее восклицание Бена, он поднял взгляд, и я увидел и узнал покрытое пятнами, игравшее желваками гневное лицо лорда-канцлера Квентина Хогга, ныне лорда Хэйлшэма. Заткнутая за ворот сорочки салфетка сообщала ему сходство с Оливером Харди, а смешанное выражение негодования, неверия и неохотного желания понять, что тут происходит, привело мне на ум образ старой девы, только что столкнувшейся в церковной чайной с эксгибиционистом, распахнувшим перед ней свой плащ.
Но, так или иначе, веселые часы, проведенные нами тогда в «Карлтон-клубе», сложились в один из приятнейших, лучше всего запомнившихся мне вечеров всей моей жизни.
Куртуазная комедия[173]
Скорее всего, если вы взяли на себя труд купить, позаимствовать или украсть эту книгу, вам довелось посмотреть «Черную Гадюку» или, по меньшей мере, услышать о ней, однако вы простите меня, если я опишу ее основные особенности — для блага американских и иных читателей. Действие второго сезона этой «исторической комедии положений» разворачивается в елизаветинской Англии; Роуэн Аткинсон играет заглавную роль Эдмунда, лорда Черная Гадюка, елейного, коварного, каверзного и привлекательно аморального придворного. Тони Робинсон и Тим Мак-Иннерни исполняют, как и в первом сезоне, роли его грязнули-слуги Болдрика и идиота-друга лорда Перси соответственно. Что касается двора, Миранда Ричардсон играет юную королеву Елизавету, Патси Берн — ее свихнувшуюся на идее большой груди кормилицу, а я — персонажа, которого описал мне Бен, лорда Мелчетта, подобие Уильяма Сесила, лорда Баргли, — раздвоенная борода, раздвоенный язык и подбитая мехом мантия.
