Маргарита Былинкина - Всего один век. Хроника моей жизни
Я тоже немного оправилась от своего шока, но лишь за моим любимым дубовым письменным столом мысли оживали и начинали пробивать пленку апатии и безразличия.
Осенью 93-го мне в голову пришла дерзкая мысль, подогревшая интерес к работе: надо перевести роман Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества». Мне припомнилось, что в 70-м году, когда роман в переводе Столбова и Бутыриной был впервые опубликован в «Иностранке», Дашкевич потешался над стилистическими несуразностями, жаловался на пропуски фраз и абзацев, но, как редактор, ничего поделать не мог. Во-первых, эротические и политические пассажи сглаживались или урезались по цензурным соображениям, во-вторых, переводчик Валерий Сергеевич Столбов занимал должность заведующего редакцией стран Латинской Америки и Испании в издательстве «Художественная литература», и спорить с литературным начальством по поводу языковых ляпов или незнания реалий всем испанистам (переводчикам и редакторам) было просто противопоказано.
Самое забавное состояло в том, что книга Гарсии Маркеса попала к Столбову по моей собственной рекомендации. А случилось это так.
Дашкевич пригласил меня в редакцию, дал в руки тяжелый «кирпич» и попросил почитать, чтобы затем перевести для журнала этот роман, ставший к тому времени популярным во всем мире.
Дома я равнодушно полистала книгу, взвесила на руке. Вещь претолстенная и дочерна слитный текст — почти ни одного диалога! То ли я устала от институтских дел, то ли подвело чутье, но я, не читая, отказалась от перевода и посоветовала Дашкевичу отдать роман в работу Столбову. Благо они оба из одной «лавочки», а Столбов к тому же часто пробовал себя в переводах стихов. Дашкевич, однако, не мог предположить, что к работе над «Ста летами…» будет привлечена и Н.Бутырина, супруга Столбова, впервые окунувшаяся в такую сложную языковую материю, как проза Гарсии Маркеса.
Тем не менее этот роман имел у нас в стране шумный успех. Большой самобытный талант писателя мог бы пробиться через любой перевод. Этот мощный симбиоз фантастики и реальности поражал необычностью, а смелые, хотя и оскопленные, эротические сцены радовали глаз советского читателя.
Прошло почти двадцать пять лет. О Гарсии Маркесе в буре наших политических страстей позабыли. Я наконец удосужилась прочитать полученную в Колумбии его книгу и полистать роман в переводе Столбова — Бутыриной. Наверное, за эти годы я стала слишком придирчивым редактором, но явные стилистические недостатки заставили меня снова обратиться к оригинальному тексту. Да. Былые времена и очень свободное обращение переводчиков с этим текстом так или иначе сказались на русском переводе. Если честно, то это было не то, что я называю адекватным переводом, а, скорее, вольным изложением романа.
Я загорелась: надо вытащить на свет божий «подлинного Гарсия Маркеса», нужно наказать себя за былую леность, за препоручение прозы титана тем, чьих прозаических переводов я не видела.
Идея переросла в убежденность, когда я детально, фраза за фразой, сравнила перевод с оригиналом. Набралась целая коллекция стилистических и смысловых огрехов, купюр и эвфемизмов, туманящих суть авторской мысли.
Но как было в наступавшее странное время заинтересовать издательства, побудить их вернуться к великолепному произведению, вспомнить популярного писателя, ставшего классиком и лауреатом Нобелевской премии? Как дать понять, что этого автора надо представить в его натуральном виде?
Принявшись за осуществление своего прожекта, я решила сначала привлечь к нему внимание прессы и до выхода своей работы опубликовала сугубо филологическую статью.
Моя статья под названием «И снова — "Сто лет одиночества"» была опубликована в Литературной газете 7 июня 95-го года и неожиданно вызвала огромный интерес моих коллег к моей работе над Маркесом.
Вот некоторые фрагменты из статьи.
1) О моем видении прозы автора
«Можно ли, скажем, перевести прозу Гоголя на испанский, не постаравшись передать музыкальность его речи, глубинный трагизм и комизм слов и ситуаций, реальность и сказочность атмосферы? На ум для сравнения пришел именно Гоголь, может быть, потому, что его проза по-своему сходна с гарсия-маркесовской, а сам он нередко так же явно ощутим за спиной своих героев, как Гарсия Маркес, который в романе «Сто лет одиночества» выступает в качестве основного рассказчика. Его рассказ льется сплошным мощным потоком — без глав, без диалогов; речь включает и короткие фразы, и длиннейшие периоды, но всегда слитна, динамична, без колдобин и ухабов. Авторская ритмика чеканна и безупречна.
С таким же тщанием Гарсия Маркес относится к выбору образных лексических средств: никаких красивостей или вульгарностей, ни одного лишнего эпитета. Он сам часто упоминает о своей почти «толстовской страсти к переписыванию», к отшлифовке стиля. Особенностью его письма является то, что он нередко соединяет, казалось бы несочетаемые, слова, а зачастую придумывает новые, не говоря уж о множестве каламбуров. Видимая простота изложения оборачивается для переводчика частоколом головоломок».
2) О неточностях и ошибках, в том числе:
«В сцене, где продающие себя с голоду неискушенные девочки впервые приступили к своему занятию, они почему-то деловито рассуждают (гл. 19): «Ну и ну, глядите, как потолок осыпается». У автора кратко и зримо: «Ой-ой-ой, потолок обрушился!» Или в старом переводе (гл. 6): «Креспи обрел любовь… после того, как спутал ее со страстью, торопливо и пылко целуясь с Ребекой». У автора не так жеманно: «Креспи… приняв за счастье страсть, которую будили похотливые руки Ребеки, нашел наконец любовь Амаранты». Или — в старом варианте (гл.10): «Он хотел умереть с ней, в ее объятьях». У автора по-своему: «Он хотел умереть с ней, на ней, под ней». Бывали и совсем уж забавные эвфемизмы, вроде такого (гл. 2): «Она могла сидеть лишь одной половинкой.» вместо «Сидеть она могла только на правой ягодице».
<…>
«К особо уморительным результатам приводит переводчиков незнание реалий Латинской Америки. Вот пример искажения очень значимой для контекста картины смерти Мелькиадеса (гл. 4): «Он лежал на мели в светлой заводи, а к животу его прилип кусочек куриного помета». На самом деле картина выглядит иначе: «Он лежал на светлой отмели в излучине реки, а на животе у него сидел одинокий стервятник». В Колумбии слово «гальинасо» (букв. «большой петух», «петушище») означает «стервятник, питающийся падалью». Здесь же ошибочное толкование реалии уводит в сторону от главного мотива книги — напоминания о вселенском Одиночестве».
3) Под конец — о своей задаче:
«Есть над чем подумать, если заново вчитаться в эту такую этически многогранную, эстетически многослойную вещь. Задача переводчика — быть гарантом достоверности переводного художественного произведения и умелым распорядителем богатств родного языка, чтобы творения больших иноязычных мастеров могли стать частью отечественной литературы вне зависимости от вкусов той или иной эпохи. С этим, кажется, согласен и Габриэль Гарсия Маркес: «Самое главное для меня — чтобы эта книга перешла от одного поколения к другому, нравилась бы детям и понравилась бы внукам. Я думаю, как раз это и называется остаться в литературе».
