Эйми Уоллес - Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой
Иногда нам удавалось на время оставить мрачные мысли. В один из таких дней мы грелись на солнце, и Муни легкомысленно болтала о своих восхитительных любовных встречах с Гвидо и Джоем, — в этот момент она не ощущала влияния Карлоса. Но внезапно она разволновалась.
— Я все не могла сказать тебе, Эллис, но у тебя у моей матери совпадают дни рождения.
— Бог ты мой!
— Ты для меня как мать, она была такой замечательной. Я любила погулять и потрахаться с разными парнями, а потом рассказывать ей об этом. Она всегда меня ждала, так же как и ты.
Я взорвалась:
— Я не твоя мать. Я не ХОЧУ быть твоей матерью. А меньше всего я хочу слышать о твоих сексуальных подвигах, особенно с мужчиной, к которому я все еще неравнодушна! Боже мой, Муни! Остановись. Остановись сейчас и навсегда. Я знаю, что я так же виновата, как и ты, — я тоже говорю о нем, но я хочу, чтобы это прекратилось.
Она сдержалась, потом извинилась. Мы договорились прекратить обсуждать Гвидо. Это привело к новым трудностям, но постепенно равновесие было восстановлено.
Муни беспечно болтала о своих делах с Джоем, девятнадцатилетним приятелем Фифи, слушателем воскресной школы, но это совсем не вызывало напряженности. Мне он казался бесполым ребенком.
Ее привлекало в беззаботном партнере то, что он не был выбран Карлосом. При всех талантах у Гвидо и Карлоса была бездна меланхолии. Джой же производил впечатление человека только что пришедшего с пляжа, он как будто стряхивал с себя песок прибоя, готовясь к суровым ночным радостям.
Однажды, придя поплавать, Муни попробовала воду ногой и объявила:
— Эллис, я совершила гадость. В самом деле гадость. Все это происходило на первой сюрреалистической неделе после смерти Карлоса. Я ждала, — Ты знаешь, что за право обладать новым роскошным матрацем Флоринды идет соревнование.
Фифи хочет его забрать, я тоже хочу. В общем я… Я трахалась с ее дружком в ее комнате на этом матрасе! Я знала, что Фифи может прийти в любую минуту! Она пришла, — и прямо к нам, стала истерично орать, грозилась перерезать вены! Джой побежал за нею, но она не переставала кричать, что я предала ее.
Я был потрясена, но не показывала это. Опять магия? Это был предел человеческой мелочности.
Муни прекрасно знала, что поступила бессовестно. Было непонятно, то ли она пыталась найти оправдание, то ли признавала свою вину. Мне оставалось только посмеяться над «французской комедией», которую она устроила.
Джой сумел утешить Фифи, та прекратила угрожать самоубийством и отказалась даже прикасаться к этому зараженному матрасу. Муни победила на всех фронтах. Какая затаенная ненависть заставила ее совершить этот поступок? Как писала Эдит Вартон, «если одна женщина захочет поразить другую в самое сердце, то никогда не промахнется». Если я опущу предположение, что Муни была посвященной, то, мне кажется, она просто изнывала от зависти к Фифи, у которой было все впереди.
Флоринда настояла на том, чтобы Муни жила с Фифи, хотя она хотела жить со мной. Муни жаловалась на Фифи, что та хотела найти «партию» в Голливуде — ужасная перспектива.
В завершение этой комедии с матрасом Муни приняла позу гуру, к которой я чувствовала большое отвращение. Все ее попытки сохранить лицо слишком запаздывали.
— Понимаешь, Эллис, мне нужно было преподать ей урок. Я открыла ее настоящее лицо — она собственница и ревнивица, хотя все отрицает. Сделала для ее же пользы! Как только она признала это, то сразу успокоилась.
Наконец я поняла: повторяющиеся драмы Муни — это лишь разновидность драматургии Карлоса.
Первый импульс — сказать, что она сделала что-то «действительно гадкое». Второй шаг — поиграть в гуру и выйти из ситуации пахнущей розами. Она предавала и не хотела признать это, потому что жила в мире, населенном потенциальными «предателями».
Между тем Муни посмотрела на меня оценивающе и произнесла:
— Однажды я совершила нечто гадкое в отношении Клод, — в самом деле, настоящую гадость.
Я промолчала. Она не собиралась уточнять, а я не хотела расспрашивать. Она предлагала мне поиграть в кошки-мышки. Еще одна «лампочка» лопнула в моем воспаленном мозгу. Я должна была проигнорировать свою потребность знать. Это был один из первых советов Флоринды, данных мне относительно Карлоса: «Откажись от своей потребности что-то узнать. Ты никогда не узнаешь всего.
У нас очень много тайн». Такое решение спрямило мой путь к свободе. Теперь я понимала, что эта потребность была у всех. Затем Муни стала засыпать меня вопросами о том, что Карлос говорил про нее. Больше всего ее беспокоило, чтобы ее сексуальность не была воспринята людьми неправильно или даже извращена. Она требовала от меня деталей.
— Ну… — пыталась отговориться я, — он говорил, что было не так плохо…
— Но Декстер спросил меня, почему я вела себя как какая-то шлюха! Что Карлос сказал тебе?
— Почему, как ты думаешь, он говорил людям все эти ужасные вещи? Они странно на меня смотрят.
— Что он говорил?
Бедная Муни. Теперь она получала дозу своего же собственного яда, страдая от своей «потребности знать».
— Ладно, — сказала я. — Многое было довольно мило. Но Карлос сказал, что ты сидела возле моста в Голливуде, читая Сартра, и клеила мужчин. Потом он возил нас к большой гостинице в центре города и показывал то место, куда ты водила своих мужиков потрахаться.
Муни молчала, но лицо ее исказилось, как от боли.
— Что еще?
— То, что однажды он должен был зайти за тобой в какой-то вонючий ночной клуб. Ты грязно танцевала там с какими-то мексиканцами — Хуаном, Хосе, Энрике, — он взвалил тебя на плечо и вынес под аплодисменты толпы завсегдатаев.
Она смотрела на меня как побитая собака.
— Что еще?
— Ну, скажем, история про то, как ты скрывалась от своего ревнивого возлюбленного Хосе, который пришел за тобой с ножом, а ты позвала Карлоса, чтобы он спас тебя, — ты собиралась выскочить в окно.
— Да, это правда, — она ностальгически улыбнулась, возможно Хосе был ее любимым воспоминанием.
— Но было много хорошего, Муни. Он без конца повторял, что ты написала «самую великолепную книгу, какую он когда-либо читал», «Сказки об Энергии», но ты не позволила никому издавать ее.
Она повесила голову:
— Не было никакой книги. — Я удивилась и до сих пор продолжаю удивляться, зачем Карлос сочинил эту басню. Может быть, он пытался помочь Муни, поощряя ее?
Однажды Муни с раздражением заявила: «Некоторые люди утверждают, что я была не во втором внимании, а в Беркли и Лос-Анджелесе!»
