Рядом со Сталиным - Бережков Валентин Михайлович
Хотя к тому времени ситуация в Советском Союзе начала понемногу меняться к лучшему, я обнаружил, что мои книги «на всякий случай» убрали с полок библиотек и магазинов. Моя последняя рукопись была мне возвращена издательством. В новом телефильме о дипломатии военных лет, содержавшем обширное интервью со мной, срочно вырезали титры с моим именем. Осторожные люди выжидали, не зная, что же с нами произойдет.
Но подлинные друзья остались нам верны. Особенно помог Арбатов, имевший хорошие отношения с Андроповым, который был тогда руководителем нашей страны.
Вскоре меня вновь. назначили главным редактором журнала «США: экономика, политика, идеология». Мою рукопись попросили возвратить в издательство, и книга вышла. Весной 1985 года к власти пришел Горбачев, и народу наконец сообщили, что дела в нашей стране обстоят отнюдь не благополучно. Началась «перестройка».
В начале 1986 года меня направили в кратковременную командировку в США. То была полная реабилитация.
Андрей, окончив школу, поступил в Авиционно-Технологический институт. По его завершении в течение года работал лаборантом в Институте космических исследований. Но его тянуло к бизнесу, и он открыл свое дело. Вскоре Андрей женился, и летом 1990 года у него родился сын — Даниил. Некоторое время Андрей сотрудничал с американской нефтяной фирмой со штаб-квартирой в Хьюстоне, штат Техас, куда он несколько раз ездил в командировку.
В начале 1993 года Андрей стал вице-президентом смешанной Русско-Американской компании по продаже бурового оборудования. Он мечтал о большом успехе и как-то сказал мне, что теперь, когда он встал на ноги, я мог бы и не работать: жить спокойно на даче, читать исторические романы, что-нибудь писать не торопясь: он о нас с Лерой позаботится…
Но судьба распорядилась иначе. Андрей трагически погиб. Это случилось в роковом для нас месяце — августе — в 1993 году. 17 августа в его офисе в Москве пуля маньяка, выдававшего себя за друга, но ненавидевшего Андрея и завидовавшего ему, оборвала жизнь нашего сына. Андрею было всего 26 лет. В утешение нам остался его сын, наш внучек Даничка, которому тогда было только три года.
Благодарю судьбу, что имею двух сыновей от первого брака: Сергея и Алексея.
Сергей радует меня тем, что пошел по моим стопам: я был личным переводчиком Генерального секретаря ЦК КПСС Сталина, Сергей — переводчик Президента Российской Федерации Ельцина. А дочь Сергея, моя внучка Анастасия, — прекрасный синхронный переводчик, как и ее отец.
Алексей предпочел мою первую специальность — инженера. У него золотые руки. Он может смастерить все, что угодно. От него у меня внучка Катя и внук Петя.
Могила родителей
И чтобы расставить все точки над «И> — о судьбе отца с матерью. Все мои попытки разыскать родителей оказались тщетны. Семья Бережковых исчезла бесследно. Однако меня не покидало ощущение, что они живы. Я полагал, что если это так, то они должны были узнать обо мне из моих статей, нередко публиковавшихся в западной прессе, а также по книгам, многие из которых вышли за рубежом и рецензировались в периодической печати. Могли они увидеть меня и на телеэкранах в Англии, США, Германии, Франции и других странах. Почему же они никак не обнаруживают себя? Видимо, считают, что в условиях «холодной войны» и жестокой конфронтации лучше не общаться друг с другом, особенно в связи с моей работой вблизи Сталина. То, что мои родители могут быть живы, подтверждалось не только намерением Берии расследовать мое дело, но и тем, что с 1945 по 1954 год меня не выпускали за границу, а после моих командировок по личной рекомендации Молотова в Вену, Женеву и США в 1954–1955 годах отдел загранкадров ЦК КПСС снова закрыл мне путь на Запад и лишь изредка, по настоянию Микояна, приоткрывал для меня «железный занавес».
Между тем до меня время от времени доходили какие-то еле различимые сигналы, которые я воспринимал как весточки от родителей. Во время первой за десять лет поездки по Соединенным Штатам в 1955 году семерки советских писателей и журналистов, во главе с Борисом Полевым, каждый из них получал от американцев множество сувениров: книг, брошюр, открыток, путеводителей. Я не сразу обратил внимание на то, что среди альбомов о Калифорнии, доставленных мне в номер гостиницы «Амбасадор» Лос-Анджелесе, оказался томик немецкого писателя Карла Мая «Винетоу» — любимой книги моего детства об американских индейцах. Только позже я стал задавать себе вопрос: кто, как не самый близкий человек, мог послать мне эту книгу? А уже совсем недавно я узнал, что тогда мои мать и отец ежедневно приходили к отелю «Амбасадор», чтобы, затерявшись в толпе, неизменно окружавшей «красных журналистов», и надев черные очки — иначе я мог бы их узнать, — посмотреть, как их сын со своими коллегами садится в огромный лимузин. Что они при этом чувствовали, видя меня совсем рядом и страшась обнаружить себя!
Спустя несколько лет среди множества писем зарубежных читателей «Нового времени» оказалось письмо из Швейцарии от некой г-жи Нор. Она просила прислать ей кишу д-ра Каминского о физиатрических методах лечения. Я тут же вспомнил, что в 20-х годах Каминский был нашим семейным врачом. Именно он лечил меня в детстве с помощью водных процедур. Почему же какая-то дама из Швейцарии обратилась именно ко мне с подобной просьбой? Обратный адрес на конверте был: Луиза Перельс, женевский санаторий. Через нее меня просили послать книгу Каминского. Я выполнил эту просьбу, очень меня заинтриговавшую.
Прошло еще несколько лет, и снова из Женевы пришло письмо с тем же обратным адресом. На этот раз г-жа Нор, не называя меня по имени, приводила в своем письме множество эпизодов из моего детства. Их могла знать только моя мать. Находясь в 1966 году в командировке в Германии, я впервые решил отправить в Женеву письмо, в котором спрашивал г-жу Нор, откуда ей известны все эти подробности. Я просил ее также сообщить мне, знает ли она что-либо о моих родителях.
Очередное письмо, которое пришло спустя два года, содержало еще больше подробностей из тех далеких лет, но ответа на мои вопросы не было. Вскользь лишь упоминалось о намерении г-жи Нор провести лето 1969 года в Швейцарии и что ей можно по-прежнему писать по известному мне адресу.
В связи с предстоявшим в 1970 году 100-летием со дня рождения В. И. Ленина Союз журналистов СССР организовал несколько экскурсий в Швейцарию для посещения тех мест, где перед революцией 1917 года Ленин находился в эмиграции. В одну из таких групп записались и мы с женой.
Оказавшись в Женеве в начале лета 1969 года, мы при первой же возможности отправились в санаторий к Луизе Перельс, очень милой даме, с которой я мог разговаривать по-немецки. Она сказала, что г-жа Нор регулярно заходит к ней за почтой. Оставив Луизе адрес нашей гостиницы и попросив ее сообщить о нашем визите г-же Нор, мы присоединились к нашей группе и отправились по «ленинским местам».
На следующее утро, выйдя сразу после завтрака на улицу, мы встретили рядом со входом в гостиницу элегантно одетую, совершенно седую даму, в которой я не сразу узнал свою мать: 30 лет разлуки сильно изменили ее внешность. Встреча наша была очень эмоциональной, и некоторое время мы даже не могли разговаривать. Отправились все трое в какое-то кафе, где наконец обрели дар речи. Мама рассказала, что отец умер в конце 50-х годов, что сестра моя пропала без вести во время оккупации. Мама за прошедшие годы окончила специальные курсы и работала врачом-косметологом. Теперь на пенсии, и хотя не имеет солидного состояния, все же располагает средствами, позволяющими путешествовать, что стало ее страстью.
Мне было как-то неловко расспрашивать ее, почему она носит имя Нор, — полагал, что, возможно, она вышла замуж после смерти отца. Обстоятельств исчезновения моей сестры она также не разъяснила. У меня почему-то были сомнения насчет ее различных версий, но, чувствуя, что она считает нужным что-то скрывать, не углублялся в подробности. Попросту решил, начав писать эту книгу, вовсе не упоминать о сестре, чтобы, в случае, если она жива и имеет свою семью, не ставить ее в неловкое положение. Идеологическая конфронтация между коммунизмом и капитализмом заставляла проявлять осторожность, чтобы не подставить под удар своих близких. Для нас — родственники за рубежом, так же, как и для многих на Западе родственники в Советском Союзе, могли представить серьезную проблему.
