Сьюзен Зонтаг - В Америке
— Марына, пора… — вставил Богдан.
— Да, сейчас. Ответьте, миссис Уэнтон, вы часто ходите в театр?
— Я вынуждена ходить… — Она смотрела на Марыну снизу вверх, многозначительно подняв голову. — Чтобы следить за наступлением бесчестия.
— Тогда вам наверняка захочется посмотреть пьесу, которую я сейчас разучиваю и буду играть в субботу в Луисвилле, в театре «Маколей». Там есть сцена, где молодой муж ужасно возбуждается при виде своей жены, которая танцует зажигательную тарантеллу и трясет бубном у него перед носом.
Миссис Уэнтон вскочила с места.
— Может, вы хотите, чтобы я станцевала для вас сейчас?
— Вы упорствуете в своих дьявольских ухищрениях.
— Упорствую.
— Мой сын очень расстроится. «Мама, — скажет он, — тебе не удалось спасти мадам Заленскую». Надеюсь, он не рассердится на меня. — Она собралась было уходить, но обернулась: — Помните, врата ада распахнуты.
— «Как жаль, что мистер Линкольн погиб у самых врат ада!» — нараспев произнесла Марына. — Мне говорили, что после его трагической смерти в «Форде» все театры закрыли на несколько недель, а священники из северных штатов в своих воскресных проповедях от имени Господа осуждали мою дьявольскую профессию.
— Я родилась и выросла в Кентукки и не проливала слез над этим атеистом мистером Линкольном. Но все же вертеп — плохое место для смерти.
— А я ничего не имею против того, чтобы умереть в театре, — сказала Марына. — На самом деле мне бы хотелось умереть именно там.
— Я буду молиться за вас, бедная заблудшая душа.
— Ах, миссис Уэнтон, что делать с такими людьми, как вы? Вы и вам подобные лишаете театр возможности стать чем-то большим, чем пустое развлечение. Вы сами губите Америку!
— Так или иначе, — сказал Богдан, швыряя журнал на пол, — вы загубили наш ужин. Пошли, Марына! Пошли!
3 декабря. Пьеса с тарантеллой. Сладострастные извивания. Ворвалась религиозная фанатичка. Патетические угрозы, тирады. Адское пламя. Проклятие. М. обворожительна, настроена поспорить.
4 декабря. Не могу понять, почему М. так волнует эта пьеса. Это же «Фру-Фру» навыворот. Испорченная жена-ребенок только притворяется наивной и глупой, потому что такой она нравится мужу. Но оказывается очень умной. Не бросает семью ради незаконной связи. Проблема: она понимает, что вышла замуж за недостойного человека. Виноват муж, и его не прощают. Публика даже не подозревает, что ее стремление к самостоятельности — чтобы узнать, кто она на самом деле! — может привести к несчастью. Пьеса не осуждает ее за то, что она бросила дом и детей. Троих детей, как в «Ист-Линн»!
5 декабря. Запретное желание нарастает, а затем прорывается. Луна — меньше облака, что закрывает ее. Последний приезд в Калифорнию. Отдыхаю полулежа. Журчание ручейка. Нервные улыбки и покрытые пушком, бронзовые, покорные… То, о чем мечтал, стало таким осязаемым. Я погрустнел. Словно бы потерял их. Грязное желание. Снилась М. Не смогу бросить ее. Никогда. Никогда. Никогда.
6 декабря. Восток и запад. Безопасность и беспечность. Дом и риск. Любовь и похоть. Привезти Хуана-Марию на восток и сделать его носильщиком или официантом в труппе? Неужели я этого хочу?
7 декабря. Вероятно, ошибкой будет пробовать в Луисвилле нашу новую, уже нашумевшую пьесу из Старого Света. В Кентукки жена не может бросить мужа и троих детей, сказал я М. Кентукки никогда этого не позволит. Жене придется остаться и приложить все старания. Взгляд М. По крайней мере, нужно изменить название. Американцы мыслят слишком буквально, и публика может подумать, что это пьеса для детей. В следующую субботу тротуар возле «Маколея» заставят детскими колясками. А Морис полагает, что если дать героине скандинавское имя, то это поможет публике лучше понять пьесу. Предложил Тору. Тора и ее муж Торвальд? Не чересчур ли по-скандинавски?
8 декабря. Самое сложное, конечно, концовка. Готова ли американская публика принять образ женщины, которая бросает мужа и детей не потому, что безнравственна, а потому, что серьезно относится к жизни? Вряд ли. Не лучше ли, говорю я М., если пьеса будет заканчиваться примирением жены и мужа? Он раскаялся. Она дает ему возможность исправиться. А если М. настаивает на том, чтобы она его бросила, то уход в морозную зимнюю ночь кажется совершенно невероятным. Куда она пойдет в столь поздний час? В гостиницу, если в этой маленькой деревушке вообще есть гостиница? Не слишком ли мелодраматично? Она что, не может подождать до утра?
9 декабря. Я думал, тебе нравятся счастливые концовки, говорю я. Мне кажется, это и есть счастливая концовка, говорит М. Ты что, не понимаешь, почему она хочет уйти? Прекрасно понимаю, говорю я. Все мечтают разорвать узы брака и начать все сначала. Да, говорит М., но я не мечтаю. А ты, Богдан? Ты хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос? — парирую я. Я думал, мы обсуждаем концовку пьесы. Ах, муж мой, говорит М., о чем бы мы ни говорили, мы всегда говорим о себе. Да, отвечаю. Так зачем менять концовку, спросила она. Я не ухожу, сказал я.
11 декабря. М. с неохотой согласилась. Нора — нет, Тора! — подумает о том, чтобы уйти. Но не уйдет. И простит мужа. Если все пройдет удачно, мы восстановим подлинную концовку, когда привезем пьесу в Нью-Йорк.
12 декабря. Вчера — премьера «Торы». М. великолепна. Морис вполне прилично выглядел в роли бестолкового мужа. Публика достойна сожаления. Рецензенты в гневе, несмотря на счастливый конец. Чего я и боялся. Оскорбление христианской морали и американской семьи. И — ах, тарантелла!
«Тора» Генрика Ибсена с Мариной Заленской в главной роли была показана один-единственный раз в Луисвилле, Кентукки.
Пока Марына подыскивала новую пьесу, Морис Бэрримор решил написать для нее драму, которая непременно должна иметь успех. Он взял тему, на которую Марына часто и с большим чувством говорила при нем: Польша под игом русских угнетателей. Пьеса называлась «Надежда», именем одной из двух героинь, созданных для Марыны: прекрасной польской женщины, мужа которой русские бросили в тюрьму за участие в Восстании 1863 года. Шеф полиции, князь Забуров, уговаривает Надежду отдаться ему, взамен обещает освободить ее мужа; вместо этого Забуров отправляет его на расстрел и возвращает Надежде его мертвое тело, после чего она призывает свою маленькую дочь отомстить за отца, выпивает яд, падает на тело мужа и умирает. Марына должна была сыграть также прекрасную дочь, Надину, которая вырастет и отомстит за смерть родителей. Однажды вечером Забуров, все такой же развратный и вероломный, приглашает Надину к себе в кабинет; когда он бросается к ней, она успевает ударить его ножом, который схватила с соседнего столика, накрытого для интимного ужина. Пьеса заканчивается тем, что Надина выпивает яд и умирает на руках своего возлюбленного (эту роль Бэрримор написал для себя), когда узнает, что он — сын человека, которого она убила.
