Генри Мортон Стенли - В дебрях Африки
В иных местах они образуют высокие башни, соединенные сводчатым коридором, чрезвычайно похожие на развалины какого-нибудь старинного замка, и вся эта воздушная постройка пестреет алыми и белыми цветами. Серебристые стволы гигантских деревьев, давным-давно поваленные рукою человека и обреченные на гниение, также густо обвиты зеленью и цветами, а их далеко распростертые и торчащие вверх ветви заплетены цветущими лианами в сотни рядов и производят впечатление ярко-зеленых облаков, нежные висячие края которых колышутся, когда поднимается легкий ветер, и разлетаются, как бахрома, или же волнуются, как огромные сплошные драпировки.
Проходя по лесу с караваном или останавливаясь на ночлег, я всегда был так озабочен положением людей, так отвлечен звуками их голосов, что мне некогда было углубляться в поэтические созерцания. Притом мы так часто голодали и переносили разные невзгоды, что нужно было всячески изощрять свое терпение и выносливость. Наше платье, еще годное для странствования по открытым местам, никуда не годилось в этих предательских кустах. Но когда мне удавалось несколько отдалиться от лагеря, уйти в сторону так, чтобы даже не слышать людских голосов, и если можно было позабыть о гнетущих заботах и неудобствах, составляющих главную часть моего существования, так и врывалось в душу благоговение к лесу.
Голос мой звучал торжественно, отдаваясь глухими перекатами, как под сводами собора. Я ощущал тогда нечто очень странное, почти сверхъестественное: отсутствие солнца, вечный сумрак, неподвижная тишина окружающего производили впечатление глубочайшей уединенности, отчуждения, которое заставляло озираться по сторонам и спрашивать себя, не сон ли это. Стоишь как бы среди населения другого мира: оно живет растительною жизнью, а я – человеческою. Но окружающие меня великаны до того громадны, безмолвны, величавы, а вместе с тем безучастны и суровы, что даже удивительно, как мы друг другу чужды, тогда как между нами все-таки много общего. Мне казалось, что было бы естественно, если бы один из этих морщинистых, седых старцев, ровесников Мафусаила, обратился ко мне с важною речью или если бы какой-нибудь исполинский бомбакс, крепко вросший в землю, надменно вопросил, чего мне нужно и с какой стати я пришел в это собрание величавых лесных царей?
Но с какими мыслями взирал я на лес, когда, бывало, стоял у берега и видел в реке отражение приближающейся бури, а на противоположном берегу, как армию гигантов, – стоящие неподвижные ряды деревьев всякого роста и различных пород, сурово ожидающих в сумраке сгустившейся мглы первого приступа урагана! Ветер еще только собирается с силами, но тучи надвигаются, молния белым пламенем прорезывает их сверху вниз, раздается оглушительный удар грома, и буря понеслась. Деревья, так спокойно стоявшие до этой минуты, как на писанной декорации, разом склоняют свои вершины и начинают бешено кидаться из стороны в сторону: в ужасе они как будто хотят сорваться с места, но крепкие корни держат их, мощные стволы не пускают; ветви крутятся, бьются, вершины то нагибаются вперед, то с размаху откидываются назад; темными легионами несутся над ними тучи, слышен треск, свист, завывание ветра и скрип целого моря стволов. Самые высокие из них мощно машут ветвями, как бы нанося могучие удары; листва шумно лепечет и рукоплещет борцам; меньшая братия на опушке тоже вступает в рукопашную, обдаваемая бледным светом зеленоватой молнии.
В этой бешеной схватке великанов есть что-то заразительное, и вы чувствуете, как подымается в вас бодрое сочувствие к этой грандиозной борьбе: в душе вы любуетесь бурным ветром, с некоторым торжеством следите за его могучими порывами, готовы радоваться его победе… Но великолепные ряды лесных исполинов с развевающимися по ветру кудрями так стойко и единодушно следуют каждому движению своих вождей, а широколиственный подлесок так оживленно и весело содрогается, что вы заранее видите, что лес победит, лишь бы еще немного продержался. Молнии бороздят клубящиеся тучи, там и сям изрыгая свои пламенные стрелы, громы раскатываются с оглушительным треском, далеко отдаваясь в глубине лесов. Наконец, тучи, сгустившись до черноты, в последний раз обдают окрестность белым светом, дождь разражается с тропической яростью, все превращается в хаос, вы ничего больше не видите и стоите в безмолвном ужасе, ошеломленные силою урагана; но через несколько минут ливень потушил всю эту огненную бурю, и когда он кончился, лес уже снова стоит тихо и величаво, благородный гнев его миновал без следа.
По берегам Арувими можно составить себе наилучшее понятие о тропической растительности Африки, если не считать восточной половины бассейна Конго. Берега большею частью низкие, хотя наверное сказать этого нельзя, потому что от самого уровня воды начинаются высокие плетни из ползучих растений: они покрывают каждый вершок земли и подымаются местами до высоты 15 м, а за ними тотчас высится темно-зеленая стена сплошного леса со стволами от 45 до 60 м высотою над уровнем реки. Впрочем, береговые пейзажи тоже довольно разнообразны: заброшенные пепелища человеческих поселений имеют свою собственную физиономию, нетронутый лес – свою, да и различные почвы влияют на различие растительных форм.
На недавно заброшенных расчистках растительность, помимо необычайной густоты и свежести, поражает еще обилием великолепных цветов. Очень часто среди таких просек видишь несколько разбросанных высоких деревьев с густыми шатрами блестящей, кожистой листвы и множеством ярко-красных цветов, роняющих свои кровавые лепестки на непроницаемую массу разросшихся внизу кустов и лиан, которые резко отличаются от них розовыми, желтыми и белыми оттенками своих мотыльковых цветочков. У амомы цветочные чашечки белоснежные, с алыми краями; у дикого винограда кисти светло-пурпуровые. Иные вьющиеся растения без цветов, но перистые листья их окрашены каштановым цветом; особенно бросаются в глаза пунцовые стручки перцовых кустов и дикий манго, покрытый мириадами цветов в виде белых бус; белая акация издает сильнейшее благоухание, а от нежных желтых цветов мимозы струится тонкий аромат.
Зелень также представляет большое разнообразие оттенков; тут видишь то светло-зеленое кружево папоротников, то какие-то большие мечевидные листья торчат вверх, то опахальный лист молодой пальмы, то широкая листва фринии, находящей такое полезное употребление. Широко развесистая молодая смоковница, с серебристо-серым стволом, перемешивает свою зелень с нежными листочками мимозы и с лапчатым каламусом; еще ниже разрослись массы крапивы или каких-то похожих на нее кустиков, и все вместе образует чрезвычайно любопытную и красивую трущобу. Иногда основанием такой живописной и непроходимой путанице служит поваленное дерево, давным-давно гниющее, почерневшее, уже подернутое тонким слоем перегноя, поросшее грибами и в каждой свой щели, трещине или складке дающее притон множеству ненасытных насекомых, начиная с мелкого термита и кончая черною стоножкой или громадным жуком-мамонтом.
