Лесли Марчанд - Лорд Байрон. Заложник страсти
Несомненно, что Маврокордатос также искренне горевал по Байрону, но с этим горем смешивалось беспокойство за себя и дело, которому он посвятил жизнь. Маврокордатос понимал, какой всплеск жадности и соперничества случится после смерти Байрона. Он немедленно от имени временного правительства Западной Греции объявил о том, что пышные похороны должны сопровождаться залпами орудий. На рассвете 20 апреля люди, измученные горем и долгим бодрствованием, были разбужены пушкой крепости, которая скорбно грохотала над тихой лагуной.
Было уже решено набальзамировать тело и отправить его в Англию. В девять часов врачи собрались для этого тяжелого занятия. Но они приступили к нему не сразу, остановившись, по словам Миллингена, «в молчаливом раздумье над этим жалким прахом, еще недавно носившим черты физической красоты, которая так привлекала женщин и мужчин». Далее Миллинген продолжает: «…единственным пороком его тела, которое могло поспорить красотой с самим Аполлоном, была врожденная деформация его левой ноги и ступни[38]. Ступня были изуродована и скрючена внутрь, а нога была меньше и короче здоровой… Почти нет сомнения, что он родился косолапым». В Миссолонги сохраняется легенда, что греческая женщина, нанятая обмывать тело, вернувшись из дома у лагуны, говорила своей дочери, что тело милорда «было белым, как крыло молодого цыпленка».
Но вскоре благоговение врачей отступило перед профессиональной заинтересованностью. Процесс бальзамирования требовал удаления внутренних органов, кроме того, возможно желая узнать истинную причину смерти, врачи приступили к вскрытию. В своем дневнике доктор Бруно, в частности, писал: «Кости черепа были очень твердыми, без малейших следов швов, словно кости восьмидесятилетнего человека…»
Опытный диагностик нашего времени, доктор Нолан Д.К. Льюис из Института психоневрологии штата Нью-Джерси, после изучения записей доктора Бруно и других медицинских свидетельств последней болезни и смерти Байрона, заявил, что «вскрытие, так же как и лечение в свете современных технологий и методов могут показаться грубыми и непрофессиональными… Однако вполне вероятно, что мы навсегда останемся в неведении относительно точного диагноза…» Однако после детальных исследований доктор Льюис сделал заявление, что «непосредственной причиной смерти стало отравление продуктами распада, процесс которого начался в последние дни болезни Байрона, а летальный исход был приближен многочисленными кровопусканиями и применением сильных слабительных средств»[39].
Был приготовлен гроб из прочного дерева с обитыми жестью стенками. Сердце, мозг и внутренности поместили в разные контейнеры. 22 апреля горожане и солдаты отдали последнюю дань уважения поэту в церкви, в которой был похоронен Марко Боцарис. Гроб был накрыт черным покрывалом, а сверху лежали шлем Байрона, его меч и лавровый венок. Надгробная речь, произнесенная Спиридионом Трикупи, сыном примаса Миссолонги, представляла собой прекрасный образец греческого ораторского искусства. Но если слова были излишни, то чувства греков, кумиром которых являлся Байрон, были искренни. Одна из многочисленных баллад, сложенных о нем солдатами, была сочинена вскоре после его смерти и звучит примерно так:
Миссолонги стенали и сулиоты рыдали
О лорде Байроне, приехавшем из Лондона.
Он собирал солдат в армию…
Солдаты называли Байрона отцом,
Потому что он любил их…
Плачут деревья, плачут леса,
Плачут городские стены,
Потому что Байрон лежит мертвый в Миссолонги.
Весть о смерти Байрона распространилась по всей Греции, и почти каждый город устроил поминальную службу по поэту. В Анатолико, в Салоне, в Аргосе, в Науплии и на островах имя Байрона стало синонимом бескорыстного патриотизма. В каждом городе звучали пафосные речи, но чувства людей были сильнее, чем слова ораторов. Возможно, смерть Байрона сделала больше для объединения Греции, чем его жизнь. Когда греки наконец добились независимости, его имя засияло еще ярче. Почти в каждом греческом городе есть «улица Байрона», а его величественная статуя возведена в саду Героев в Миссолонги.
Законодательный совет Аргоса объявил 5 мая днем всенародного траура. Исполнительный совет в Науплии также призвал ко дню скорби, «потому что Байрон больше не ступает по греческой земле, которую он так любил много лет назад, и потому что греки всегда будут благодарны ему, и весь народ должен называть его отцом и благодетелем…». В сообщении Греческому комитету в Лондоне об этом событии говорилось, что «лорд Байрон, к несчастью греков, отошел в мир иной».
Трелони узнал о смерти Байрона на пути в Миссолонги. 24-го или 25 апреля он въехал в тихий, мрачный город. Его воспоминания о том, как он увидел тело Байрона, пока Флетчера не было в комнате, очень ненадежны. Но они так часто цитировались непритязательными биографами, исходя из его «Воспоминаний», написанных много лет спустя после этого события, что приобрели статус легенды, которую невозможно оспорить. Трелони писал, что «для того, чтобы укрепить или развеять свои сомнения относительно причины его хромоты, я снял покрывало с ног этого скитальца и получил ответ – великая тайна была разрешена. Обе его ступни были скрючены, а ноги усохли до колен: тело и черты лица Аполлона, а ноги – лесного сатира». Сам факт того, что Трелони вообще видел ногу Байрона, сомнителен, и он сам позднее противоречит себе, говоря, что Байрон хромал на правую ногу.
Греки были бы рады успокоить тело Байрона в земле, на которой он стал почетным гражданином. Несколько раз он сам выражал желание быть похороненным на чужбине, на острове Лидо в Венеции или в Греции. Однажды он сказал, что «мои кости не будут гнить в английской могиле». Но позднее он стал испытывать ностальгию по родине и говорил Флетчеру, Пэрри, Стэнхоупу и другим, что если он умрет в Греции, то хотел бы быть похороненным дома. Стэнхоуп хотел поместить его останки в храме Тесея или в афинском Парфеноне, но прибыли уже несколько лодок для перевозки гроба и домашней утвари Байрона на Зант. Однако жители Миссолонги просили оставить им часть «этого благородного тела», и их желание было удовлетворено. Сосуд с легкими Байрона был помещен в церкви Святого Спиридиона. Таким образом, грекам удалось сохранить часть смертных останков поэта.
Гроб, помещенный в большой ящик со ста восемьюдесятью галлонами спирта, был погружен на острове Зант на борт корабля «Флорида» в сопровождении полковника Стэнхоупа, слуг и собак Байрона. Он отплыл 24 мая, а 29 июня вошел в устье Темзы, бросив якорь у известковых холмов.
Пьетро Гамба желал сопровождать останки человека, который был ему дороже брата, но отправился в Англию на другом корабле, чтобы не смущать друзей и родных Байрона из-за его известной связи с сестрой Пьетро. Он не решился сообщить печальную весть Терезе, когда останавливался у друзей в Болонье, и предоставил сделать это своему отцу. Тереза «достойно перенесла этот тяжкий удар».
Первые известия о смерти Байрона достигли Англии 14 мая в письмах и посылках Дугласу Киннэрду. Он немедленно написал Хобхаусу, который «вскрыл письма и, полный ужаса и скорби, прочел страшное известие». Несмотря на годы разлуки, Хобхаус остро ощущал эту потерю, потому что Байрон был связан в его памяти с лучшими днями юности. Напротив отрывка из книги Мура о жизни Байрона он позднее написал: «Из всех особенностей Байрона его смех пробуждал во мне самые дорогие воспоминания».
Хобхаус послал за Киннэрдом и сэром Фрэнсисом Бердеттом. Они оба были сильно опечалены. Сэр Фрэнсис согласился сообщить весть миссис Ли и передать ей письмо Флетчера. Но, несмотря на свою скорбь, ближайшие друзья Байрона прежде всего занялись защитой его имени. Хобхаус вспоминал: «Когда первый шок прошел, я решил не терять ни минуты в исполнении моего долга и сохранить все, что будет напоминать мне о дорогом друге, его славе. Я сразу подумал о его мемуарах, переданных Томасу Муру и, в свою очередь, переданных мистеру Меррею».
Весть о смерти Байрона появилась в газетах. Среди тех, кто больше всего был поражен этим сообщением, была Мэри Шелли. 15-го числа она написала в своем дневнике: «Альбе, милый, причудливый, очаровательный Альбе покинул этот бесприютный мир! Если бы я могла умереть молодой!» Капитан Джордж Байрон, кузен поэта, унаследовавший титул, отправился за город к леди Байрон. Он сообщил, что «она была очень опечалена… Она хотела знать все подробности о его последних часах».
Внимание Хобхауса было приковано к мемуарам и их уничтожению. Странно, но он нашел преданного союзника в лице Джона Меррея, который уже заплатил за рукопись Муру две тысячи гиней. Мур сопротивлялся, но столкнулся с упорными противниками. Его даже убедили отказаться от намерения сохранить часть мемуаров. Утверждение Мура, что уничтожить мемуары без предварительного прочтения или всякой цели (Хобхаус их никогда не читал) – значит «бросить тень на эту работу, которая ничего подобного не заслуживает», вызвало опасение Хобхауса и Меррея относительно репутации Байрона. Попытка Мура спасти рукопись, передав ее миссис Ли, провалилась, потому что Хобхаус уже воспользовался ее страхами. Леди Байрон, которая не хотела, чтобы в скандале было замешано ее имя, жаждала уничтожить мемуары, где присутствовала версия Байрона о причинах их развода. На ее стороне выступали Уилмот Хортой и полковник Дойл.
