Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.
На случай внезапного появления на экране неопознанной цели, боевой расчёт может дать взлёт немедленно, прямо из второй готовности, - для этого есть на КП полка кнопка «Воздух!». Нажатие этой кнопки включает в дежурном домике колокола громкого боя, и по этой команде всё живое немедленно несётся к своим самолётам, которые немедленно поднимаются в воздух, наплевав на все нормативы.
Система разработана так, что, стоит появиться какому-либо нарушителю где-либо за тысячи километров, как его уже видно на планшетах.
Всё это делают боевые расчёты командных пунктов, заступающие на сутки и несущие круглосуточное боевое дежурство. Данные о действиях своей авиации также немедленно поступают в сеть оповещения и также ведутся на планшетах командных пунктов. Таким образом, контроль за воздушным пространством - это хорошо разработанная и чётко функционирующая надёжная система, включающая в себя много высокоорганизованных компонент, исполнительным и конечным звеном которых является лётчик.
Но вернёмся на аэродром.
Дежурный домик состоит из трёх комнат: комнаты лётчиков, комнаты техников и столовой, куда вывозится горячее питание в термосах официантками из столовых: они и накормят, и вымоют посуду, и уберут, и дадут шутливого шлепка наиболее ретивому, прельстившемуся их дамскими прелестями.
Официантки бдят, потому как, ежели официантка пустится во все тяжкие - тут же уволят её и уедет она, сердешная, на материк к маме без надежды подкопить деньжонок, а то и выйти удачно замуж за какого-нибудь дурака, не успевшего до сих пор жениться и страдающего по женской ласке на краю света.
Команда на готовность приходит по прямому телефону с командного пункта, в случае же команды «Воздух!» - по прямой линии, непосредственно на колокола громкого боя, которые и мёртвого поднимут на ноги.
Подниматься из дежурного звена приходилось нередко, и не всегда эти полёты были простыми.
Одно дело, когда запустят для проверки на вшивость контрольную цель.
Ну, летит себе по своему заданию какой-нибудь Ту-16, шлёпает без ответа опознавания или с прошедшим кодом. ПВО поднимается на ноги, доклады летят во все вышестоящие КП, те объявляют его контрольной целью и начинается катавасия: задача бомбера выполнить своё задание, задача ПВО - предотвратить нарушение. Бомбер делает своё, истребители делают своё дело - всё анализируется, стыкуется и заключением является оценка действий сторон: вот нарушитель, вот его маршрут, вот действия перехватчиков, вот фотоплёнка, подтверждающая его условное уничтожение, ну а то, что он полетел дальше - так действия ведь условные. Коли огонь вёлся бы не из фотокинопулемёта, нарушитель давно уже покоился бы на дне морском.
За одним таким мне пришлось погоняться так, что едва без горючего не упал. То ли связь была плохая, то ли что случилось в системе оповещения, но взлетать мне пришлось по команде «Воздух!», по тому проклятому звонку, от которого сердце в пятки обрывается. Погода стояла мерзкая, видимость была на пределе, облака едва ли не цеплялись за антенны СКП - вероятность подъёма была практически никчёмная. Я только плотно пообедал, от нечего делать улёгся на свою уютную койку и уже успел задремать, как над головой загрохотал звонок, и над дверью замигала громадная пожарная надпись «ВОЗДУХ!».
Не помню, как я очутился в кабине: я ещё пристёгивался, а двигатель уже почти вышел на режим. Помню, как испугался, что поломаю шасси при повороте с рулёжки на полосу: развернулся на скорости настолько круто, что меня прижало к борту, и я как будто ногами ощутил ту предельную нагрузку на узлы крепления стоек, которые вот-вот сложатся. Без остановки на полосе, с ходу, используя инерцию самолёта, вывел двигатель на форсаж и мгновенно воткнулся в облака. Доложил на КП о взлёте и тут же посыпались команды одна за одной: курс, скорость, высота, курс, скорость, высота, курс, скорость... Я едва успевал запоминать, куда лечу, потом все команды слились в кучу-малу. Я потерял чёткое представление своего места и только выполнял команды, полагаясь на КП, который меня потом выведет домой.
Штурман наведения на КП видно нервничал: обычно спокойный голос был напряжён, команды выдавались настолько часто, что я едва успевал давать квитанции, Видно, дело не клеилось. Наконец на 11 километрах облачность закончилась, и я увидел далеко впереди след инверсии большого самолёта, возле которого вились следы маневрирующих истребителей. Хорошо если это Ил-28, этого догнать можно, если же это Ту-16...
Я, не выключая форсажа, продолжал гнаться за бомбером. Бомбер приближался медленно, очень медленно, хотя скорость была предельной.
Вдруг бомбер стал разворачиваться вправо. Я подрезал ему курс и за счёт этого стал сближаться. Бомбер действительно оказался Ту-16, догнать который, коли он не захочет, практически невозможно.
С КП уже второй раз поступила команда идти на точку, но я ещё раз повторил, что вот-вот его догоню, и продолжал преследование. Он был уже рядом, до предельной дистанции открытия огня оставалось каких-нибудь сто метров... Связь с КП уже была потеряна: я ушёл за границы устойчивой радиосвязи. И вдруг в наушниках громко, очень громко пророкотал басовитый насмешливый голос: «Ну что, маленький, догнал? Гони, браток, гони...» - и бомбер, который уже болтался в моём прицеле, которого я уже почти снял, резко пошёл на снижение и нырнул в облака. От обиды я до крови прикусил губу, но это не помогло: цель мной не была уничтожена, задание не было выполнено. Наверное, впервые в жизни обругал я своего верного МиГа нехорошими словами за неповоротливость, за неумение ходить на свехзвуке...
Надо было идти домой. Горючего я высвистел на форсаже много.
Самое главное - что я не представлял себе где я нахожусь. Первые свои курсы и время я помнил, дальнейшее всё перемешалось: я только знал что меня гнали всё время на юг, в сторону Японии, до которой от моего аэродрома было около пятисот километров. Автоматический радиокомпас (АРК), настроенный на приводную станцию аэродрома вылета, ничего внятного мне сказать не мог: стрелка его крутилась во все стороны и даже приблизительно не показывала направления на аэродром. В разрывах облаков под собой я увидел береговую черту и по спине прошёл холодок: береговая черта напоминала мне побережье японского острова Хоккайдо в северной его части. Недалеко, на расстоянии порядка десяти - двадцати километров впереди по курсу я увидел инверсионный след пары истребителей. Значит, я залез в Японию, и Сейбры идёт на перехват. Размышлять было некогда. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и посмотрел на компас. Компас почему-то показывал не северное, а восточное направление. Я взял себя в руки, заставил себя пройти без кренов минуту и нажал кнопку согласования компаса. Компас уверенно показывал на восток. Тогда всё стало на свои места: подо мной был не Хоккайдо, а берег материка, район где-то между Хабаровском и Владивостоком, и я сейчас нахожусь над Татарским проливом. Значит, меня гнали не строго на юг, а на юго-запад, и следы японских Сейбров - это следы наших истребителей, которые гнались не за мной, а за контрольной целью. Я развернулся влево, взял примерный курс на свой аэродром. Теперь оставалось ждать входа в зону уверенного действия радиосредств и молить бога, чтобы хватило горючего на заход и посадку.
