Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
Сели. Тишина. Полковник раскрыл папку, вынул лист. Встал. Начал размеренно читать, не повышая голоса.
— Суд чести офицеров дивизии под председательством полковника Васильева, при членах суда подполковнике Грищенко и майоре Лазаренко рассматривает дело командира истребительно-противотанковой батареи кавалерийского полка гвардии капитана Пугаева В. Г. (Я встал.) Капитан Пугаев обвиняется в принятии решений и действиях во время боев в окружении, порочащих честь советского офицера. Слово обвинителю, майору Лазаренко. Подсуди… капитан, можете сесть.
Обвинитель четко, рублеными фразами изложил суть предъявляемых мне обвинений.
— …рассмотрев и обсудив материалы следственного дознания, проведенного ОКР «Смерш» корпуса, мы считаем необходимым, первое: лишить Пугаева всех правительственных наград; второе: разжаловать в рядовые; третье: направить рядовым в одно из артиллерийских подразделений дивизии.
В зале нарастал шум. Несколько человек, в том числе мои однополчане с Хабишвили, вскочили с мест.
— Тихо, товарищи офицеры! — зарокотал председатель, встав с поднятой рукой. — Товарищ полковник (это к Хабишвили), прошу сесть. Слово Пугаеву. Только короче.
Говорить, вообще-то, было до невозможности тяжко. А вот короче после многократных повторов на допросах было совсем нетрудно. Рассказал предельно сжато все.
Слушали напряженно. Реагировали живо. По реакции довольно легко угадывалось отношение к тому, о чем говорилось.
Когда рассказывал о броске батареи к месту прорыва немцев у фольварка, последовали комментарии-выкрики: «В академии за такое тактическое решение вкатили бы двойку!», «А за решение боевой задачи — пятерку с плюсом!», «Ну, джигит, комбат!», «Вот отчаюга!», «Мол-лод-цы!..».
Упомянул о том, что командарм собирался представить Потапова к званию Героя Союза.
— И его, антыллириста, то-ж-жа! — это опять встал «батя», внушительно, замедленно (так не похоже на него!), указуя на меня перстом.
— Товарищи офицеры! Давайте, чтобы порядок был! — возвысился над столом председатель. — Мы рассматриваем не заслуги комбата, а нарушения его, граничащие…
— Слышали… от прокурора!
— Товарищи офицеры! — стараясь умерить свой бас и сохранить спокойствие, медленно проговорил полковник. — Про-ку-рора здесь нет. Есть обвинитель — начальник ОКР «Смерш» дивизии! И… к порядку!
В момент, когда я начал рассказывать о начале переговоров с немцами, явственно стал нарастать шум неодобрения. Выкрики:
— Нашли собеседников — «СС»!..
— Вот именно! Правильно понимаете, товарищи офицеры! — веско, одобрительно сказал майор-обвинитель.
По мере того как в моем повествовании вырисовывалась обстановка: появление кольца внешней осады вокруг нашей группы, состояние сил последней и наличие боеприпасов, — шум, стихая, сошел на нет. Послышались реплики иные:
— Да и хрен с ним, с этим генералом!..
— А что, полтысячи славян дешевле стоят, чем какой-то х… генерал?!
Майор побагровел, развернулся к полковнику:
— Товарищ председатель, призовите к порядку присутствующих!..
— Товарищи офицеры! Прекратить! Тихо! В противном случае мы продолжим работу при закрытых дверях! — заявил полковник.
Завершал я свое «слово» в тишине.
— Теперь, пожалуйста, желающие выступить. Только короче, — предложил полковник.
«Короче» не получилось. Высказалось человек пятнадцать — семнадцать. Особо рьяно выступали мои однополчане. «Батя» — дважды. Какой-то майор предлагал разделить наказание между мною и Потаповым. Одно из выступлений было в поддержку решения, принятого обвинителем.
— Суд удаляется на совещание! — пробасил председатель, вставая.
— Товарищи офицеры! — выкрикнул комендант. — Перекур, то есть перерыв.
Подошел ко мне, окруженному однополчанами и еще полудюжиной офицеров, осторожно раздвигая их, легонько хлопнул меня по плечу:
— Капитан, прошу за мной.
— Дарагой! Дай пагаварить с чэлавэкам! — полуобнял коменданта Хабишвили.
— Извините, товарищ полковник, — не могу. Не имею права. Капитан, пройдите за мной.
Зашли мы с ним в какую-то небольшую комнату с окном чуть ли не во всю стену, выходящим на площадку перед входом в здание. Сели. Закурили.
А за окном, на площадке, шум какой-то: выкрики, перебранка. Комендант встал из кресла, подошел к окну, я — за ним. На площадке, у входа в здание, толпились солдаты. Вдруг среди них я увидел… Сашу Гвоздя. Он говорил о чем-то, сдержанно жестикулируя.
Какая-то тревога ворохнулась во мне: творится что-то не то…
— Капитан, ты бы вышел узнать, что там делается, — нерешительно сказал я коменданту.
— Да. Пойду. А ты побудь здесь. Из комнаты не выходить! Меня подведешь, — и быстро вышел.
Слышал его голос на крыльце. О чем говорит — не разобрать.
Очень скоро вернулся возбужденным.
— Капитан, — это уже он мне, — пойдем вместе туда. Успокой эту братию, а то беде быть. Я уже вызвал комендантский взвод.
Вышли на крыльцо — я впереди, комендант за мною.
Слева от крыльца стояла группка офицеров. Курили, тихо переговариваясь, погладывая в сторону гомонящей толпы солдат. Когда мы вышли на крыльцо, гомон начал стихать. Почти все солдаты были при оружии. Мелькнуло спокойное лицо Гвоздя и еще два-три знакомых…
— Здорово, славяне! Что случилось? — обратился я к толпе («Господи, — подумалось, — тоже мне полководец…»).
— Здрав-желам, товарищ капитан! — неожиданно дружно рявкнули солдаты.
— Так что случилось? В чем дело, солдаты?
Легкое замешательство. Вперед протиснулся усатый пожилой (лет этак под сорок!) старшина (кажется, из 2-й или 3-й роты потаповской части):
— Мы, товарищ капитан, обеспокоились. Солдатско радиво собчило, что вас судют трибуналом. Так аль нет?.. Мы… эта… против!.. За што?!
Удивительно тепло на душе стало. А пересекая площадь, трусцой приближался взвод автоматчиков. («Этого мне еще не хватало — бунта на корабле!» — подумалось.)
— Спасибо, гвардейцы! — сказал я прочувствованно, едва сглотнув ком в горле. — Не тревожьтесь: это — товарищеский суд офицеров. Спокойно идите по подразделениям.
— А почему вы без оружия? — выкрикнул кто-то.
— За что же судят? — еще голос.
Взвод на бегу перестраивался в цепочку. Направляющий, лейтенант, уже подбегал слева к крыльцу с озабоченным лицом. Деловой, видно, мужик.
— Так полагается — без оружия. А судят за то, что проштрафился немного. Прошу, ребята (там добрая половина в отцы мне годилась), идите по подразделениям. Спасибо вам… Все!
