Бенгт Янгфельдт - Ставка - жизнь. Владимир Маяковский и его круг
Людмиле Алексеевне Яковлевой” — должна была пробудить тревогу. Ни о какой Яковлевой она раньше не слышала!
Обычно Эльза держала Лили в курсе всего происходящего, но в этот раз все было иначе. То, что задумывалось как развлечение, превратилось в серьезные отношения, и виновницей случившегося была Эльза. Если Эльза не решалась проинформировать сестру о разыгравшейся в Париже любовной драме, то Маяковский рассказал Лили о Татьяне, как только приехал, — так же, как и в других случаях. “Он приехал <… > восторженный и влюбленный, — вспоминала Лили. — Красавица девушка, талантливая, чистая, своя, советская. Предпочла его всем нефтяникам, отдалась ему — первому. Любит. Ждет. Ни от кого не зависит. Работает”. Но реакция Лили его разочаровала. Ей скоро стало понятно, что Татьяна — не мимолетное увлечение, что Маяковский любит ее и действительно хочет, чтобы она вернулась в Москву. 17 декабря в письме к Эльзе Лили била тревогу: “Элик! Напиши мне, пожалуйста, что это за женщина, по которой Володя сходит с ума, которую он собирается выписать в Москву, которой он пишет стихи (!!) и которая, прожив столько лет в Париже, падает в обморок от слова merde1!? Что-то не верю в невинность русской шляпницы в Париже! <… > НЕ РАС-
Говно (фр.).
СКАЗЫВАЙ НИКОМУ что я прошу Тебя об этом и напиши мне обо всем подробно. Мои письма никто не читает”".
Сомнение Лили в “невинности” Татьяны говорит о том, что она воспринимала ее как авантюристку, но это было не так; Маяковский действительно отличался от других ее поклонников, и она им восхищалась. “Я до сих пор очень по нему скучаю, — писала Татьяна матери на Рождество 1928-го. — Главное, люди, с которыми я встречаюсь, большей частью “светские”, без всякого желания шевелить мозгами или же с какими-то, мухами засиженными, мыслями и чувствами”. В тот же день Маяковский написал Татьяне, что он несет ее имя “как праздничный флаг над городским зданием” и не опустит его ни на миллиметр. А еще через неделю он сообщил:
Твои строки — это добрая половина моей жизни вообще и вся моя личная.
Я не растекаюсь по бумаге (профессиональная ненависть к писанию) но если бы дать запись всех, моих со мной же, разговоров о тебе, ненаписанных писем, невыго- воренных ласковостей то мои собрания сочинений сразу бы вспухли и все сплошной лирикой!
Милый!
Мне без тебя совсем не нравится. Обдумай и пособирай мысли (а потом и вещи) и примерься сердцем своим, к моей надежде взять тебя на лапы и привезть к нам, к себе в Москву. <… >
Сделаем нашу разлуку — проверкой.
Если любим — то хорошо ли тратить сердце и время на изнурительное шагание по телеграфным столбам?
В канун Нового года настроение в Гендриковом было подавленным. Маяковский беспрерывно думал о Татьяне, и когда в полночь он “промок тоской”, Лили, не справившись с ревностью, закричала на него: “Если ты настолько грустишь чего же не бросаешься к ней сейчас же?” Осип тоже был мрачным, вся их совместная жизнь вдруг покачнулась.
Первая часть цитаты приводится по русскому оригиналу (архив В.В. Ката
няна), последнее предложение доступно только в переводе на французский.
Маяковский с радостью бы уехал к Татьяне, но он не мог. Пьеса, над которой он работал в Париже, была закончена и готовилась к постановке в театре Мейерхольда. Уехать он планировал сразу после окончания репетиций “Клопа”. А пока, уверял он Татьяну, работа и мысли о ней — это “единственная моя радость”.
Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви
“Письмо Татьяне Яковлевой” при жизни Маяковского не печаталось, судя по всему, по просьбе Татьяны, которой не нравилось, что он декламирует стихотворение в русских кругах Парижа. Но второе парижское стихотворение, “Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви”, было опубликовано во втором номере журнала “Молодая гвардия”, главным редактором которого был Тарас Костров, заказавший Маяковскому парижские стихи. “Письмо” стало бомбой и вызвало мощные протесты пролетарских писателей РАППа — для них писатель, который считал себя коммунистом, не должен писать на подобные темы. Лили не могла протестовать публично, но была глубоко задета “изменой” Маяковского — особенно строками “опять / в работу пущен / сердца /выстывший мотор”, которые являлись мощным ударом по ее положению музы поэта. Досадным был сам факт написания этого стихотворения, а публикация подтвердила, что раньше было известно лишь по слухам — что поставщицей горючего для поэтического мотора была теперь не Лили.
Описав первую встречу у доктора Симона — “входит / красавица в зал, /в меха / и бусы оправленная”, Маяковский дает определение любви, которое может считаться одним из наиболее сильных в истории русской лирики:
Любить —
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить —
это с простынь,
бессонницей рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Публикуя этот гимн силе любви, Маяковский рисковал репутацией пролетарского поэта, в чем он, естественно, отдавал себе отчет. Он всегда болезненно реагировал на намеки о том, что он живет не так, как — по мнению критиков — должен; а любовная связь с “белой” эмигранткой и вовсе превращала его в открытую мишень для нападок. Покупка машины тоже была щекотливым делом в стране, где личные автомобили можно было пересчитать на пальцах одной руки. Понимая, что “рено” зачтут ему в минус, Маяковский защитился стихотворением “Ответ на будущие сплетни”, объясняя, что он заплатил за машину своим пером: “Две тыщи шестьсот / бессоннейших строк / в руле, / в рессорах /ив спицах”; “Не избежать мне / сплетни дрянной. / Ну что ж, / простите, пожалуйста, / что я / из Парижа / привез Рено, / а не духи / и не галстук”. Стихотворение было написано до того, как машину доставили в Москву, и напечатано в январском номере газеты “За рулем”.
Обывателиус вульгарис
Одновременно с этой высокой лирикой Маяковский работал над самым антилирическим произведением своей жизни. Завер-
шенная в конце декабря пьеса “Клоп” была с энтузиазмом встречена Всеволодом Мейерхольдом, который десять лет назад ставил “Мистерию-буфф”. Постановочные работы — декорации, костюмы, репетиции — были выполнены в рекордный срок — меньше месяца; музыку к спектаклю написал молодой композитор Дмитрий Шостакович.
