Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе
Соскользнув по трубе, Учитель неторопливо зашагал к воротам парка. Позолоченные чугунные завитки были вишневы, как железо в кузнечном горне. Отблеск пожара метался в пыльных квадратиках разбитой оранжереи.
— Будем уходить в Добельские леса? — спросил он, поравнявшись с поджидавшими товарищами.
— Тебе решать. — Лепис надавил на серебряный флакон пульверизатора и, смочив платок одеколоном, оттер пальцы от сажи.
— Я с тобой, — тихо сказал Люцифер.
— Нет, — покачал головой Лепис и отвел его в сторону. — Отправляйся-ка в Ригу. И сегодня! Передашь ему вот это, — Лепис вынул из бокового кармана заграничные паспорта. — Подлинный документ из Митавы на имя Аренда Наглиня и паспорт для Аспазии. Все чисто.
— Он не поедет.
— Это приказ партии.
— Его никто не заставит покинуть сейчас Латвию. Я точно знаю.
— Повторяю, это приказ. Агенты рыщут по всему городу. Рано или поздно они нападут на след… Ты проводишь его в Рандене к Вилису Силиню, а там видно будет.
— Боевики не дадут драконам даже приблизиться к нашему Янису.
— Делай, что тебе говорят, Люцифер, — Лепис сунул ему паспорта. — Райниса не будут арестовывать. Его просто убьют, как убили Баумана в Москве.
— Чтоб он бежал от черносотенной мрази накануне восстания? За день до баррикадных боев?
— Это приказ, Люцифер, — терпеливо повторил Лепис. — Выполняй. Ты, видно, давно не был в Риге, — сказал он, глядя в сторону. — Либеральная братия опьянена Николашкиной свободой. Она думает не об уличных боях, а о депутатских мандатах. Меньшевики в комитете даже требуют, чтобы мы вышли из подполья и включились в предвыборную борьбу.
— То-то возликует охранка! Никогда мы этого не сделаем.
— Конечно… Партия так и решила: подполья не рассекречивать, а создать легальную организацию для участия в выборах. Но это к делу не относится… Буржуазная сволочь вовсю атакует нас, боевиков. Мы мешаем им шить фраки для банкетов по случаю свободы. Понимаешь? Нам не дают развернуться, иначе мы бы давно уже взяли Ригу. Недаром губернатор трясется в своем Замке.
— Так восстания не будет?
— Не знаю. Тянутся бесконечные прения. Голова от них кругом идет… Но как бы там ни было, а Райниса мы обязаны сохранить. Они ищут его, чтобы убить. Это точно. И вообще, если мы победим, он сможет сразу же возвратиться. Одним словом, увози его поскорее.
Они уходили в леса, сгибаясь под тяжестью добытого оружия. Цепной мост через ров был опущен. Мужчины и женщины в крестьянских одеждах молча смотрели, как выходят они из разбитых ворот, над которыми чернел замшелый крест меченосцев. Впереди раскрывался неоглядный синий простор, за спиной пылал брюгенский замок.
ГЛАВА 28
Как обычно, в половине десятого утра государь вошел в рабочий кабинет. Сменив для разнообразия полковничий китель на черкеску с газырями, он неожиданно ощутил удалую раскованность или, скорее, ту безмятежную легкость, с какой вставал после сна только в далеком детстве. Шевельнулось нетерпеливое предчувствие, что все дурное, гнетущее осталось далеко позади и его ожидает радостный сюрприз, за которым последуют хмельные головокружительные дни безудержного веселья. Вспомнилась рождественская елка в Малахитовом зале и первое в жизни настоящее ружьецо, которое папенька спрятал под глазурованный снег. Как екнуло сердце тогда. Почудилось, что это только начало бесчисленных чудес.
Взглянув на груду бумаг, Николай затуманился привычной скукой и подумал, что никого из министров, назначенных к приему, видеть вовсе не желает. Кроме Алешеньки Бирилева — он такой забавник и знает кучу анекдотов — все они зануды… Внутренним усилием царь заставил себя переключиться на другое, приятное, и мысленно восстановил поразивший его облик могучего мужичка, которого намедни пригласила к вечернему чаю жена. Вот истинно русский человек! Цельный в своей силе и простоте. И фамилия такая забавная: Распутин. Не позабудешь.
Николай отодвинул сообщение о доходе, поступившем в казну от продажи водки, на котором начертал вчера наискосок только одно слово: «Однако!», и тут же попалась на глаза неприятная докладная о забастовках на железной дороге Петергоф — Петербург. Еще храня в душе отголосок утренней безмятежности, он локтем отодвинул документ и, стараясь не прикасаться пальцами к бумаге, наложил резолюцию: «Хоть вплавь добирайся!» Настроение было безнадежно испорчено. Перед глазами замелькали свинцовая зыбь Финского залива и силуэт корабля, застывшего на виду у всего Петергофа. Конечно, спасибо Вилли, что он не оставил их в такую минуту и выслал лучший из номерных эсминцев хохзеефлотте «V-110», но прохвосту Витте он никогда не простит указующего перста в сторону дыма на морском горизонте. А эта мерзкая газетенка, в развязном гаерском тоне сообщившая, будто в заливе «болталась целая флотилия нерусского происхождения и службы»! Царь даже поежился при мысли, что первым, кого он примет сегодня, будет именно Витте, виновник и свидетель его унижения. Неужели и правда вопрос стоял тогда так остро: либо подпись, либо отъезд? Дядя уверяет, что так. Но ведь православные любят своего государя? Вчерашний мужичок, например? Простой, удивительно простой и бесхитростный человек.
Однако пора заняться делами. Николай раскрыл папку с донесениями о крупных беспорядках в Москве, Севастополе, Новороссийске, Саратове, Закавказье и прибалтийских губерниях. Не принес Манифест успокоения на истерзанную российскую землю, обманули крючкотворы-законники.
Вошел Витте. Сдержанно поклонился. Дождавшись приветствия государя, легитимной привилегией которого было первое слово, доложил:
— Курляндский губернатор ходатайствует о снятии военного положения.
— Вот как? Наладилось?
— Напротив, ваше величество, под давлением обстоятельств.
— Весьма удивлен. Так и передайте, весьма удивлен.
— Положение в губернии резко ухудшилось после рейда, предпринятого отрядом графа Брюгена по хуторам, чьи хозяева были заподозрены в разбое. Решительные, пожалуй, чересчур решительные действия этого господина только раздули начавшие угасать угли ненависти.
— Ай да молодец! — впервые за долгие дни государь выразил в разговоре со своим премьером неподдельное восхищение. — И вообще, Сергей Юльевич, взять бы всех этих революционеров да утопить в заливе! — Он вышел из-за стола, давая понять, что прием закончен, и, подойдя к окну, долгим тоскующим взглядом уставился на белую пустыню Невы. Чьи-то глубокие следы обозначились на снегу синеватой петляющей цепочкой. — После Дурново я хотел бы вновь переговорить с вами, Сергей Юльевич.
