Александра Толстая - ДОЧЬ
Из храма разошлись на работу, и мы пошли с ними. Местечко ожило, везде копошились люди.
— Это аристократы, — сказал председатель, указывая на группу людей, кирками разрыхляющих землю. — Они пришли к нам работать, чтобы узнать, как люди живут в бедности и труде, никто не знает их имен, кроме меня. Вон человек, — и председатель указал на тонкого красивого японца в грубом рабочем кимоно с белой повязкой на голове, — один из самых богатых людей в Японии. Он все роздал и пришел к нам. А вот тот, пониже, с лопатой, кончил два факультета…
Мне ужасно хотелось подойти к ним, поговорить. Но я не могла говорить без переводчика, да и слишком было нас много.
По дороге обратно мы зашли в красивый японский дом. Председатель повел нас наверх, в чистую, пустую, залитую солнцем, прозрачную комнату. Один лишь ярко–красный мак в глиняной вазе украшал ее. Председатель раздвинул дверцы в стене, и мы увидали что–то вроде алтаря, в глубине алтаря — портрет моего отца, а над ним круг.
— Это наш герб, — сказал председатель. — Это означает всё, то есть бесконечность, или ничто, — ноль. Комната эта для всякого, кто желает сосредоточиться на самом себе, кто хочет думать о Свете, то есть Боге, любить доброту.
Мы сошли в нижний этаж. Здесь была прихожая и из нее низенькая дверь в комнату, похожую на гроб. В ней тоже ничего не было, даже не было татами, только циновки на деревянном полу. В нее можно было только проползти, такая она была низкая и маленькая, нельзя было ни лечь ни встать, а только сидеть по–японски на пятках. Председатель молчал.
— Это его комната, — сказал Курода. — Здесь он принимает посетителей.
Загорелые толстые ребята встречались нам с матерями, высоко над нами темнели густо поросшие соснами горы, шумела вода.
И вдруг на минуту мне захотелось остаться жить здесь. Мы сели на скамеечку около канала, мимо нас беззвучно проплывали по течению одна за другой баржи с рисом.
Этот канал соединял озеро Бива с Киото, шел сотни миль. Очарование нарушили откуда–то взявшиеся фотографы.
Пора было собираться домой в Асию. Мы попросили хозяина, чтобы нас отправили в Киото на барже с рисом. Нас провожали двое членов общества, молодые японец и японка. Мы сели на скрипящие рисом громадные тюки. Стоя на носу, человек веслом направлял лодку по течению, и мы тихо поплыли мимо зеленых берегов, цветущих садов, поросших соснами высоких гор и деревень. И это опять было прекрасно, как в сказке.
Мы плыли так около часа, и вдруг перед нами выросла крутая гора, мы не успели опомниться, как лодка наша юркнула в темноту. Лодочник зажег фонарь, желтый свет осветил сырые осклизлые своды над головой, на нас капала вода. Навстречу вдоль стены по канату тащили лодки. Голоса перекликавшихся лодочников гулко неслись по воде. Мы вынырнули на ярко ослепившее глаза солнце и снова тотчас же увидали впереди другую скалу. На этот раз мы долго неслись в темноте и, когда выскочили, увидали пристань. Киото.
— Мы хотим показать вам домик, построенный нами для странников, — сказал нам молодой человек. — Он здесь недалеко.
— Для каких странников?
— Для всех, кто нуждается в крове. Много бедных людей идут по дороге, не зная, где преклонить голову. Наш домик не отличается роскошью, но все–таки странник найдет там все, что необходимо ему.
Мы прошли мимо крутых склонов, сплошь заросших цветущими кустами азалий: белых, оранжевых, розовых, и стали подниматься по дороге еще выше, в горы. Перешли по деревянному мосту через ручей и уперлись в ущелье. Здесь, среди старых, тенистых деревьев стояла маленькая хижина. Мы разулись и вошли. В печке лежали обгорелые концы дров, на деревянной полке котелок, чайник, солон-' ка с солью, примитивная посуда.
— Здесь кто–то ночевал, — сказал молодой человек и, выйдя на двор, нарубил дров, сложил их около печки, принес ведро воды, насыпал риса в котелок.
— Как часто здесь ночуют?
— Почти каждый день.
— А если мы приедем в Киото, мы можем здесь переночевать?
— Конечно, мы будем так рады. Вы всегда найдете здесь воду, дрова и рис.
САМУРАЙ
Стояла удушающая жара, жара, которую даже не могут представить себе люди в других странах, разве только в тропиках. Это самое тяжелое время в Японии. Начинается оно в июне, длится около трех недель и называется «ню–бай». Почти беспрерывно идет тяжелый, густой дождь, не освежающий, а наоборот, еще больше насыщающий удушливую атмосферу. От малейшего движения люди покрываются липким потом: днем, ночью дыханье сперто, вздохнуть полной грудью нельзя. Просвета, отдыха — нет. Ночью особенно тяжело. Вокруг нашей кровати или «футона», потому что кроватей у нас нет, — полог, сеток нельзя вставить в раздвигающиеся бумажные дверцы, заменяющие окна. А если вы еще с вечера недостаточно аккуратно подоткнете низ полога под футон[109] — москиты и комары заедят вас. Спать трудно, но если с вечера вам удалось заснуть, вы проснетесь среди ночи, вскочите, сядете на постель и начинаете судорожно ловить воздух. Ночная рубашка, волосы, подушка — все мокрое, хоть выжимай. Но выжимать или менять белье смысла нет. Через пять минут тело снова покрывается потом, пот струится по лбу, по шее, по спине.
Нюбай застал нас в Асии. Ольга Петровна и Туся страдали, но не так, как. я, минутами я доходила до полного отчаяния. Я задыхалась, как рыба без воды, каждый день болела голова, хотелось бежать куда–нибудь, выскочить из этой пелены удушающей, горячей сырости, но бежать было некуда.
Мне пришлось поехать по делу в Кобе. Вместе с прогулкой на станцию поездка занимала около часа. Дойдя до станции, я уже почувствовала себя так плохо, что хотела вернуться, но, пересилив себя, поехала. Последнее, что я помню, — это станцию Кобе и вопрос кондуктора, где я живу. Он взял мне обратный билет, посадил в поезд и, когда поезд пришел в Асию, усадил меня в такси и отправил домой.
Какое было блаженство, когда нюбай кончился и наступило настоящее лето. Стало ясно, жарко, но уже не парило. Люди вывешивали на солнце отсыревшие кимоно, вытаскивали на улицу футоны, рассыпали рис, муку, сахар. За это дождливое время все пропиталось сыростью, вещи, башмаки покрылись плесенью.
Как раз во время нюбая приехал молодой человек с письмом от Куроды–сан. Курода–сан писал, что молодой человек этот — кооператор. Он вместе с другими кооператорами и городом хочет устроить лекцию о моем отце в маленьком городке Гифу. «Я рекомендую его вам, — писал Курода–сан. — Он хороший молодой человек, благородный, потомок самурая».
Потомок самурая, конфузясь, с трудом подыскивая английские слова, добавил, что городской голова и члены правления кооператива приглашают нас всех троих в Гифу, что они оплатят нашу поездку, гостиницу и заплатят 100 иен за лекцию. Кроме того, они надеются, что мы сделаем им честь и поедем с ними посмотреть на ночную ловлю рыбы на реке Нагара, которой славится их город. Мы поблагодарили и обещали приехать. Но за несколько дней до поездки мне стало так плохо, что я послала телеграмму, что не смогу приехать, но вслед за этим выглянуло солнце, мне стало лучше, и я вдогонку послала вторую телеграмму, что мы приедем.
