Сергей Юрский - Игра в жизнь
Как сон! Ну, ей-богу, как сон. Спектакль кончился. Я еще давал интервью местному телевидению. Потом была очередь за автографами тех, кого охрана допустила. Последним — начальник охраны. Просит написать несколько теплых слов их охранной фирме. Пишу. Прощаемся. Спускаюсь вниз и выхожу на широченную террасу театра — по ней надо пройти шагов пятьдесят до машины. И вот вокруг меня смыкается кольцо охраны: пять человек вплотную, пятеро других образуют второе кольцо на некотором расстоянии и один впереди сбоку. А уже темно. И пусто. Давно разошлись зрители. Несколько фигур стоят у перил и робко поднимают руки с пpoграммками нашего спектакля. Я спрашиваю: «Автограф?» — и сворачиваю к ним. И вся конструкция моей безопасности сворачивает вместе со мной, еще теснее смыкая ряды.
А после ужина, славных речей и взаимных благодарностей ведут меня осмотреть красоты отеля, которые я еще не видел. Бани, тренажеры, купальни, концертный зал, и кончается все в средоточии великолепия — CASINO! Заметил, в последние годы, куда бы ни заводили встречи искусства со спонсорами, какими бы утонченными наблюдениями ни обменивались таланты и поклонники, кончается все в Casino. Вершина блаженства! Знак времени! Точка стремления и точка отсчета. «Не желаете ли сыграть, товарищ Бендер?» Остап, конечно, и гут не потерялся бы. Но на мне ведь и другие мои персонажи. Им-то как же? С ними-то мне куда деваться?
Вот было: 83-й год, Медвежьегорск, суровые и красивые места. Снимается фильм «Любовь и голуби». Играем мы с Теняковой дядю Митю и тетю Шуру — двух простых людей, что называется, от земли. Лето. Дочке нашей десять лет, и оставить Дашу не с кем. Значит, оно с нами на съемках. Гримируют нас по часу каждого. Часов в 8 утра. Снимаем весь день. Обедать приехали в гостиницу, не снимая костюмов и грима. Идем в ресторан — он совсем пустой днем. Навстречу швейцар «Стоп! Куда?» Я голосом дяди Миги говорю «Да покушать думал. Вроде место для кушанья подходящее». Швейцар говорит: «А ну, вали отсюда быстро! Еще ребенка ведет с собой. Ресторан не для ребенков место». Я спрашиваю: «А где ж ему, ребенку, поесть, если он, ребенок, приезжий?» Швейцар упирается руками мне в грудь и начинает выпихивать на улицу. Тенякова женщина горячая и высказывается по этому поводу резко и недвусмысленно. Но забывает при этом, что костюм-то у нее и грим простой, морщинистой, «трудящей» бабы Шуры.
Швейцар заявляет: «Иду за милицией» Я (уже своим голосом) объясняю, что мы живем в гостинице, что мы актеры, что мы в гриме, но стражу дверей вожжа под хвост попала, он идет за милицией. Тем временем садимся мы за столик и заказываем знакомой официантке «гриб.суп» три раза, «рыба жар. с пюре карт.» три раза (другого ничего нет). Входят швейцар и милиционер. Сразу идет текст: «Пройдемте!», сразу начинается хватание за руки и крик с обеих сторон. Потом входит администрация идет прояснение. Потом через пару дней я еду в милицию и по просьбе начальника провожу с личным составом разъяснительную беседу и читаю им рассказы Шукшина. Все улаживается по этой части. Но ведь что интересно: я тогда по улицам, случалось, ходил в гриме дяди Мити — никто на меня внимания не обращал: ну, чего особенного, нормальный запущенный старик. Я был как другие люди этого города. Именно поэтому меня и не пускали в ресторан. И верить даже не хотели что я артист. Мне кричали: «Видали мы таких артистов!» — и толкали руками.
И вот я думаю: приди я к дверям своей гостиницы в потертом синем костюмчике моего итальянского героя, с этими жалкими нафабренными усиками, с этой кожаной кепочкой — на порог бы не пустили. Артист должен быть... ну? Каким должен быть артист? Чтоб издалека было видно, что идет артист? Тогда, может, действительно надо стремиться, чтобы одиннадцать человек охраны шли плотным кольцом, тогда уж точно никто не ошибется.
Вспоминаю, когда я вдруг, рывком, понял, что жизнь переменилась, что время новое. По телевидению выступал молодой артист, работавший со мной и называвший себя даже моим учеником. Артист этот стал весьма модным телеведущим, и вот у него брали интервью.
«Какая у вас мечта?» — спрашивает интервьюер.
Артист отвечает: «Хочу нормальной жизни. Чтоб была квартира в городе, нормальная дорогая машина, вилла по своему проекту около моря, чтобы обслуга была, которая все держит в порядке, чтоб двое детей приходили поцеловать папу на ночь и чтоб я не волновался за них, чтоб повсюду была охрана, и охрана надежная!»
«Здравствуй, племя младое, незнакомое...»
Еще одна фраза показалась мне знаковой. А дело было в очень крупном городе России. И был там очень красивый и большой концертный зал. И дал я в нем при большом стечении народа огромный по размерам и на редкость удачный, как мне казалось, концерт. Публика была отзывчивая, тонко чувствующая и с юмором. Все было настолько обоюдоприятно и триумфально, что и рассказывать-то тут не о чем. Но была и маленькая заноза. Весь город в этот день был в празднике — десятилетие одной очень значительной и успешной фирмы. Повсюду были развешены поздравления фирме, ее символы. По улицам продефилировали оркестры и девушки-барабанщицы с тамбурмажором. В городском театре прошел торжественный вечер с гостями из многих краев и стран. Оказалось, что и мой концерт — часть общего праздника. И хотя по причине собственных мероприятий никого из руководства на концерте не было, но именно фирма была спонсором моего концерта. Опять же все прекрасно! Так к чему же мой рассказ? А вот к чему. Выясняется, что добрая фирма спонсировала не только мой приезд, но и зрителей, что у тысячи этих зрителей без помощи фирмы не хватило бы денег оплатить не только одною артиста, но даже электричество, освещающее сцену в течение трех часов. Что-то тут не так! Нет, все хорошо, все почти потрясающе! Но все-таки уж слишком зависят эти любители искусства от благодетелей. Получается, благодетели решают, что им смотреть, когда и в каком количестве.
Дело к ночи — кончились официальные торжества, кончился концерт, и был я зван на дружеский ужин фирмы на четыреста персон, устроенный в обширной дискотеке с очень недурной ночной программой. Говорились тосты и здравицы, пожелания и благодарности. Напитки лились рекой, и еда была великолепна и даже чрезмерна по ночному времени. И встал один важный гость, сказал о невероятных достижениях за эти десять лет, а в финале дал формулу: «В конечном счете, что определяет нашу жизнь? Объем продаж!» И мелькнуло в моей голове, что узнал я истину. И где-то в подсознании пропел оперный мощный голос:
Что наша жи-и-изнь?! — Объем продаж!
Что ж это я творю! Зачем я кусаю ласкающую меня руку? Ко мне со всей душой, а я вместо благодарности насмешничаю. Всё! Больше не буду! Это все мне снится, и сам я себе снюсь, а со спящего какой спрос?
