Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин
Дочь с мужем Борисом Лебедевым и Софья Григорьевна уехали раньше, а Кропоткин возвращается тем же путем, каким сорок один год назад прибыл в Англию. Из шотландского порта Абердин пароход доставил его в норвежский порт Берген, откуда на поезде через заснеженные горы - в Христианию, а дальше - Стокгольм, Финляндия…
В те дни в датском журнале «Ftesueren» («Зеркало») появилась статья известного литературоведа Георга Брандеса под названием «Размышления о революции», посвященная возвращающимся в Россию беженцам и политэмигрантам, в основном П. А. Кропоткину. Для него, как и для многих других на Западе, он был символом этой грядущей в России революции, подобной тем, что уже давно прошли в европейских странах. Она должна была произойти, ее все ждали.
«Среди русских беженцев, чье возвращение в Россию будут всячески приветствовать с русской стороны до тех пор, пока свирепствует подводная война, но которого, когда он приедет, будут встречать не только с почтением, но и с энтузиазмом, этот человек - Петр Кропоткин». Так начал свои «размышления» БрандеС. Дальше он продолжал: Со смерти Толстого в России не было более великого человека, да и при жизни Толстого, Россия не имела более благородного человека, чем Кропоткин. Никто не пожертвовал для дела свободы больше, чем он. Никто не имел такого широкого образования, и никто с большей смелостью не выражал своих мыслей, которые многими не разделялись или не разделяются».
Брандес вспомнил русских студентов, которым он читал лекции в 1902-1903 гг. в Париже. «Мне не кажется, что у него много сторонников среди русской молодежи… Они преклоняются перед Марксом, и Кропоткин едва ли производил на них глубокое впечатление. Но его время еще придет…
Мы уже можем обнаружить влияние Кропоткина на русскую революцию в том, что она с усердием выступала за постановление, а не жаждала мести… (имеется в виду Февральская революция 1917 года. - В. М.).
То, что революция вообще произошла, вполне соответствовало учению Кропоткина. Никто яснее и с большим усердием не боролся против представления о том, что всякий прогресс должен происходить путем небольших, почти незаметных перемен изо дня в день, против теории эволюции, перенесенной из мира растений в человеческую жизнь… Но революция в природе также закономерна, как и эволюция. Мы все развиваемся постепенно, но духовная жизнь каждого человека имеет свои революционные период. Ведь в природе заметно изменяются климат и биологические виды, но в их изменении происходят внезапные революции. То же самое касается и общества. В природе Кропоткин всегда вновь находит свой анархизм».
А завершается стать так: «едва ли найдется лучший противовес тем учениям, которые восхваляют выравнивание и обращение в пыль, чем это учение, так что было бы желательно не только скорое возвращение Кропоткина в Россию…, но и осознание русскими революционерами того, что в нем они имеют мыслителя, который глубже, радикальнее, плодотворнее Маркса, у которого Европа научалась всему, что было можно»1.
1Brandes Georg. Revolutionsgrublerier. Tilskueren, juni 1917, Copenhagen, пер. С датского Турел Ойя.
Статьей Георга Брандеса либеральная интеллигенция Европы, исключительно хорошо относившаяся к этому необычному анархисту, как бы проводила его на родину, так давно им покинутую. Ему предстояла встреча с соотечественниками.
«Серебряный князь революции»
И в Европе, и в России Кропоткина относят к числу старейших русских революционеров (следующей после декабристов волны). Еще в Англии в одном из интервью он сказал: «В совершившемся у нас перевороте нет ничего случайного. Его первыми предвестниками были декабристы девяносто лет тому назад… Революция у нас в России развивается целое столетие и возврат к прежнему… безусловно невозможен».
Он снова проезжает через скандинавские страны, к которым у него давняя симпатия - все-таки это родина его далекого предка Рюрика и главный центр великого оледенения, изучением следов которого он с увлечением занимался. В шотландском порту Абердине он сел на пароход охранявшийся двумя миноносцами (ведь шла война) и прибыл в Берген. Из Бергена - через тоннели и заснеженные перевалы пересеченных железной дорогой Скандинавских гор поезд доставил его в Христианию. Оттуда он отправил телеграмму в Стокгольм лидеру социал-демократической партии Швеции Ялмару Брантингу. В шведской столице, принимавшей в 1864 году предшественника Кропоткина Михаила Бакунина, его очень тепло встретили - там анархистов такого масштаба не боялись. Состоялась короткая дружеская беседа с Брантингом и его коллегами, освещенная шведской печатью, речь в которой шла главным образом о положении в России. И Кропоткин отправился дальше на восток, вспоминая, как он вышагивал когда-то, осматривая карьеры, по шпалам еще только строившейся железной дороги.
Именно тогда им было принято решение, круто изменившее всю жизнь, но благодаря которому его так тожественно готовятся встретить в столице; об этом пишут газеты. Уже опубликовано его открытое обращение к русскому обществу: «Трудно выразить словами чувства, переживаемые нами при возвращении на родину после долгих лет изгнания. Еще труднее выразить счастье возвращения в обновленную, свободную Россию, - не по милости монарха, а по воле русского народа…»
Поезд с большим опоздание прибыл на пограничную станцию Белостров. Во время недолгой стоянки Кропоткин обращается с речью к собравшимся на перроне, стоя в дверях вагона. В ту же ночь, 14 июля, в 2 часа 30 минут Кропоткин был уже на Финляндском вокзале Петербурга. Офицеры Семеновского полка, взявшись за руки, образовали ограждение вокруг приехавших, провели их на привокзальную площадь. Торжественная «белая ночь». Площадь заполнена огромной толпой (газеты писали: пришло 60 тысяч человек), оркестр играет «Марсельезу», ставшую и гимном новой России.
Встретить Кропоткина пришли министры Временного правительства, среди них - будущий его председатель А. Ф. Керенский. С ним Кропоткин не был знаком, но волею судеб адвокату Керенскому, возглавлявшему комиссию по расследованию обстоятельств Ленского расстрела в 1912 году, довелось побывать в тех местах, откуда началась Олекминско-Вимикая экспедиция Кропоткина. Пришел также старый друг Петра Алексеевича Николай Чайковский, уже несколько лет живший в России и занимавшийся организацией кооперативного движения, избранный председателем старейшего в России, независимого от государства, Вольного экономического общества. Пришла и дочь Александра.
У нее, на Рыночной улице, и поселился Петр Алексеевич. Сразу же его начали осаждать репортеры. Одному из них он сказал: «Я всецело в распоряжении родины. Я стар, но работать хочу и по мере моих сил работать буду…»
