Николай Богословский - Чернышевский
И еще одну оговорку сделал Чернышевский в главе «Особенный человек»: «Я знаю о Рахметове больше, чем говорю». Понятны причины подобной сдержанности. Рассказывать прямо и открыто о конспиративной работе главы революционного кружка писатель не мог. Поэтому образ Рахметова несколько таинственен и смутен, поведение его порою загадочно, но читатели, конечно, угадывали истинную подоплеку его странных исчезновений, особых знакомств и т. п.
«Чернышевский присутствовал при зарождении у нас нового типа «новых людей». Этот тип выведен им в лице Рахметова, – писал Плеханов. – Наш автор радостно приветствовал появление этого нового типа и не мог отказать себе в удовольствии нарисовать хотя бы неясный его профиль. В то же время он с грустью предвидел, как много мук и страданий придется пережить русскому революционеру, жизнь которого должна быть жизнью суровой борьбы и тяжелого самоотвержения…»
И Плеханов подчеркивает обобщающее значение образа Рахметова, говоря, что «почти в каждом из выдающихся наших социалистов 60-х и 70-х годов была немалая доля рахметовшины».
Большое значение для понимания революционного смысла романа имеет его заключительная сцена – бурно-веселый пикник компании молодежи и двух дружных семейств, сцена, в которой неожиданно появляется «дама в трауре». Эта глава, как и шестая, последняя глава «Что делать?», называющаяся «Перемена декораций», написаны Чернышевским с большой осторожностью и лаконизмом. Они как будто бы совершенно обособлены и не имеют никакой видимой связи с сюжетом романа.
Из объяснительной записки Чернышевского к Пыпину и Некрасову видно, что это начало неосуществленной второй книги «Что делать?», которую Чернышевский намеревался писать вслед за первой.
«Вторую часть я начну писать нескоро, – сообщал он в этой записке, – в ней новые лица на градус или на два повыше, чем в первом; потому надобно дать пройти несколько времени, чтобы Вера Павловна с компаниею несколько сгладилась в памяти, чтобы новые лица не сбивались на старые, – например, «дама в трауре» на Веру Павловну… Общий план второй части таков: «дама в трауре» – та самая вдова, которая была спасена Рахметовым в третьей главе. Она, видите ли, убивается из-за любви к нему. И сей герой взаимно. Кирсановы и Бьюмонты, открыв такую нежную страсть, лезут из кожи вон помочь делу. И отыскивают оного Рахметова, уже прозябающего в Северной Пальмире. С разными взаимными отыскиваниями обоих сих любящихся свадьба устраивается. Из этого видно, что действие второй части совершенно отдельно от первой и что первой части только искусственно придан вид недоконченности прибавкою пикника…
Общая идея второй части показать связь обыкновенной жизни с чертами, которые ослепляют эффектом неопытный взгляд…»
Если мы проанализируем план, набросанный в записке, то увидим, что Чернышевский во второй части «Что делать?» хотел изобразить последующий этап развития революционного движения, когда Рахметов перестанет быть «особенным человеком», ибо рядом с ним будет уже много подобных ему. В этом плане Чернышевский указывает, что настанет время, когда и Рахметов и «дама в трауре», явившиеся в первой части «Что делать?» титаническими существами, окажутся людьми «мирного свойства».
Так Чернышевский скрытно намекал на то, что намеревается изобразить во второй книге революционный переворот.
Таким же иносказанием являются страницы, изображающие пикник; они перекликаются с юношеским дневником Чернышевского, где он записал разговор со своей невестой, Ольгой Сократовной, о том, что, давая согласие на брак, она избирает трудную участь, ибо он не знает, долго ли будет пользоваться жизнью и свободой. «У меня такой образ мыслей, что я должен с минуты на минуту ждать, что вот явятся жандармы, отвезут меня в Петербург и посадят меня в крепость, бог знает, на сколько времени…»
Сопоставление этой записи с концовкой «Что делать?» ясно указывает на революционный смысл, который вложен в песни, тосты, в разговоры участников пикника.
Строки дневника проливают свет на песню о браконьере, исполняемую «дамой в трауре»:
«Ты хочешь, дева, быть моей,
Забыть свой род и сан,
Но прежде отгадать сумей,
Какой мне жребий дан…
О дева, друг недобрый я;
Глухих лесов жилец;
Опасна будет жизнь моя,
Печален мой конец…
– Это неправда, дети, – обращается «дама в трауре» к молодежи, – не будет печален, но тогда я думала и он думал; но все-таки я отвечаю свое:
Красив Брингала брег крутой
И зелен лес кругом;
Мне с другом там приют дневной
Милей, чем отчий дом.
– В самом деле, так было. Значит, мне и нельзя жалеть: мне было сказано, на что я иду. Так можно жениться и любить, дети: без обмана; и умейте выбирать».
«Перемена декораций» и должна была показать, что конец действительно не будет печален. В этой главе «дама в трауре» – в ярком, розовом платье, на ней белая мантилья, в руках букет. Рядом с нею ее освобожденный друг Рахметов, «прозябавший в Северной Пальмире», то-есть, вероятно, в Петропавловской крепости в Петербурге.
Сопоставляя некоторые детали замысла второй книги «Что делать?» с «Переменой декораций», можно с уверенностью предположить, что освобождение Рахметова осуществлено было его ближайшими друзьями – Лопуховым и Кирсановым. Перемена декораций, по затаенному замыслу автора, должна была означать революционный переворот, в который так непоколебимо верили Рахметов и сам автор романа «Что делать?».
В этом случае становятся понятны и те изменения, какие должны были, по плану второй книги романа, произойти с Рахметовым. Герои, подобные Рахметову, могли бы стать людьми «мирного свойства» лишь при том условии, что дело, которому они посвятили всю свою жизнь, завершилось успехом.
В романе Чернышевского действительность, наблюдения, вынесенные из окружающей жизни, тесно переплетаются с предвидениями и смелым полетом мысли в будущее. «Оно светло, – писал он, – оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы сумеете перенести в нее из будущего…»
Чернышевский понимал, что лично ему не дано увидеть день и час полного торжества своих убеждений, но глубокая вера в неизбежность этого торжества воодушевляла его на трудные подвиги.
Роман Чернышевского был новым словом в русской художественной литературе и по содержанию и по форме. В «Четвертом сне Веры Павловны» Чернышевский предсказывает будущую радостную жизнь освобожденного трудового народа.
