Антон Короленков - Сулла
Аппиан гораздо более сух и краток. Он пишет, что Марий храбро сражался, но в какойто момент левый фланг подался под натиском врага, и пять когорт и две турмы перешли на сторону врага. Войско обратилось в бегство и пыталось укрыться в Пренесте. Однако его жители пустили лишь первых беглецов и потом закрыли ворота, чтобы враги не ворвались в город на плечах отступающих, поэтому Мария втащили на веревках. У стены произошла резня, многих взяли в плен. Среди захваченных были и самниты; Сулла приказал перебить их (ГВ. I. 89. 397–400).[1169] Спаслось, если верить Диодору, 15 тысяч марианских воинов (XXXVIII. 15).
В рассказе Плутарха мы вновь узнаем тот же «почерк», которым написаны мемуары диктатора.[1170] Опять сновидение, внезапное начало битвы, победа исключительно благодаря порыву воинов.[1171] Хотя рассказ принадлежит перу полководца, профессиональных деталей нет — командующий не принимает никаких специальных мер, его заслуга только в том, что он понял волю богов и призывал солдат следовать ей. Автора не смущает даже очевидная нелепость: только что прошел ливень, а Марий во весь опор мчится на врага. Что же за волшебный конь нес его, если он не увязал в грязи? Ведь во всех школьных учебниках рассказывается, что французские рыцари не могли наступать в конном строю в битве при Креси во время Столетней войны, ибо копыта их лошадей вязли в грязи после дождя. Но разве могли смутить Суллу такие мелочи? Он и не рассчитывал на понимание излишне придирчивых читателей. Люди же, способные проникнуть в суть вещей, должны понять: на его стороне боги, а в таких случаях все становится возможным.
Неудивительно, что мы вновь читаем у Плутарха о незначительных потерях армии Суллы и тысячах убитых врагов, но ничего не узнаем об измене воинов Мария на левом фланге и резне пленных самнитов под стенами Пренесте. Автор сообщает, что под началом Мария находилось 85 когорт (42 500 человек), но умалчивает о численности армии Суллы. Очевидно, она была всетаки больше.
Впрочем, не совсем гладок и рассказ Аппиана. Он явно намекает, что бой был проигран изза предательства некоторых воинов на левом крыле — так же впоследствии Наполеон сваливал вину за свое поражение под Лейпцигом на измену саксонских войск. Но ведь в нашем случае речь идет лишь о пяти когортах и двух турмах, то есть максимум о 2500 пехотинцах и 60 всадниках. Оказать решающее влияние на ход битвы их позиция вряд ли могла, поскольку они составляли не более чем Уго сил Мария. К тому же они не обратили внезапно оружие против товарищей, а просто сбежали к врагу. Да и левое крыло марианского войска стало пятиться еще до этого. Главной причиной его поражения явилось, очевидно, общее превосходство армии Суллы, равно как и его талант военачальника. Тем более что прорыв осуществил ее правый фланг, которым как наиболее почетным, надо думать, командовал сам полководец.
И еще одна деталь: самниты не причинили Сулле никакого зла, когда он наступал на юге Италии в прошлом году. Это весьма облегчило ему успех в Кампании. Тем более щедро он «отблагодарил» их, перерезав самнитов, взятых в плен под стенами Пренесте, — они выступили против него, пусть теперь пеняют на себя! И дело было, очевидно, не только в жестокости Суллы: он хотел подчеркнуть, что ведет борьбу с исконными врагами Рима, а стало быть, войну не гражданскую, а внешнюю.[1172] И виноват в ней, разумеется, не он, а те, кто выступает заодно с недругами римского народа — самнитами.
Разгром при Сакрипорте наряду с другими победами сулланцев означал перелом в войне. На реке Эзин в Умбрии сошлись армии Метелла Пия и претора Гая Каррины.[1173] Марианцы были обращены в бегство и понесли тяжелые потери.[1174] В результате окрестные общины начали переходить на сторону победителей. Карбон поспешил из Аримина против Метелла. Ему удалось задержать дальнейшее продвижение последнего, однако в это время пришло известие о битве при Сакрипорте, что изменило ситуацию (Аппиан. ТВ. I. 89. 395–396). Если исходить из Аппиана, то именно после этого Карбон начал отходить в Аримин, причем в ходе отступления его кавалерия была разгромлена Помпеем. Повидимому, именно в этот момент к сулланцам сбежал, прихватив казну, квестор Карбона, Гай Веррес[1175] — тот самый, который впоследствии «прославится» разграблением вверенной ему в управление Сицилии и против которого произнесет свои знаменитые речи Цицерон. Меньше помнят о его конце — алчного Верреса казнят в 43 году по приказу Антония, который позарится на его вазы из коринфской бронзы (Плиний Старший. XXXIV. 6; Сенека Старший. Свазории. 6.3; Лактанций. Божественные установления. П. 4).
Не один Веррес перешел на сторону сулланцев. О Марции Филиппе мы уже говорили. Так же поступили, очевидно, его коллега по цензуре Марк Перперна и принцепс сената Луций Валерий Флакк.[1176] Против марианского режима выступил брат последнего, Гай Валерий Флакк, консул 93 года, а ныне наместник Трансальпийской Галлии. Среди перебежчиков оказались и менее видные фигуры: Квинт Лукреций Офелла (Афелла),[1177] Луций Сергий Катилина (тот самый!),[1178] Публий Корнелий Цетег — один из тех, кого по инициативе Суллы объявили врагом вместе с Марием в 88 году (Аппиан. ГВ. I. 60. 271; 80. 369).[1179] Несмотря на это, будущий диктатор не отказался от его услуг — пусть все знают, что он готов к сотрудничеству даже с бывшими врагами, если они проявят добрую волю.[1180]
Но не все были столь податливы. Не уезжал из Рима один из самых уважаемых сенаторов, великий понтифик Муций Сцевола, на которого совершил в свое время покушение Фимбрия. Как мы видели, отказался перейти на сторону Суллы Луций Корнелий Сципион. Когда будущий диктатор предложил то же самое наместнику Сицилии и сыну цензора 86 года Марку Перперне Вейентону, тот ответил, что вскоре высадится в Италии и освободит от осады Пренесте (Диодор. XXXVIII. 14). Правда, свою угрозу он так и не исполнил.
Сулланцы продолжали наступать. Метелл разгромил неизвестного помощника Карбона, причем пять когорт из побежденного войска перешли на сторону победителя. Помпеи нанес поражение Марцию Цензорину около Сены Галльской и разграбил саму Сену (Аппиан. ТВ. I. 88. 401).[1181]
Сулла же двинулся на Рим, оставшийся без прикрытия. Городской претор Брут Дамасипп, понимая, что удержать его не удастся, решил перед уходом «хлопнуть дверью» — уничтожить коекого из тех сенаторов, кто подозревался в сочувствии Сулле. К тому же, как уверяют многие античные писатели, соответствующий приказ поступил из осажденного Пренесте от Мария, желавшего насладиться местью перед гибелью; впрочем, это может быть позднейшей легендой. Так или иначе, Дамасипп созвал сенат на заседание, в ходе которого расправился с тестем Помпея Публием Антистием и кузеном консула Гнея Карбона Гаем Папирием Карбоном Арвиной. Консул 94 года Луций Домиций Агенобарб бросился бежать из курии, но был убит на выходе, а недалеко от него убили и великого понтифика Муция Сцеволу. Уверяли, что он припал к священному пламени Весты и сгорел в нем. Тела погибших бросили в Тибр. Жена Антистия Кальпурния, дочь консула 111 года Луция Бестии, узнав о гибели мужа, пронзила себя мечом, чем снискала похвалу сограждан и потомков как верная супруга (Аппиан. ТВ. I. 88. 403–404; Беллей Патеркул. П. 26. 2–3; Лукан. Фарсалия. П. 126–128; Флор. III. 21. 21; Орозий. V. 20. 4).
