Паола Педиконе - Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы
Я спросил, что это значит – мимо цели? Тарковский:
– Он же (Пушкин) был неверующим. А смысл бытия – это Бог. Жаловался, что никак не может расписаться.[99]
– Верно, надо писать белые стихи. Это очень хорошее средство, чтобы расписаться.
А. А. сказал, что несколько лет назад ему помогал «расписаться» хороший психоаналитик.
12 октября 1980 г.
Раздобыл вторую книгу Тарковского – «Земле земное», это 1966 год. Хорошее издание, симпатичное оформление, прекрасный шрифт. Таким образом, у меня теперь есть все стихотворные сборники А. А. По традиции попросил автограф, и Арсений торжественно сочинил: «Надписываю: дорогому Саше Лаврину с неизменным расположением и пожеланием добра. 12 октября 1980 г. А.Тарковский».
Почти всегда он надписывает автографы шариковой ручкой, хотя очень любит перьевые – у него их целая коллекция: старые китайские, еще 50-х годов, пара паркеровских, еще какие-то неизвестных мне фирм.
21 октября 1980 г.
Сегодня ездили с А. А. в Дом книги, чтобы заказать экземпляры его «Избранного». Здесь его очень любят. Зам. директора Алла Александровна растаяла, когда он со светской учтивостью поцеловал ей руку.
Днем Тарковскому звонили из ЦДРИ – предлагали участвовать в вечере, посвященном Александру Блоку. А. А. отказался:
– Я сейчас разлюбил Блока и боюсь, что наговорю про него одни гадости…
Его фраппируют блоковские строчки типа «Так вонзай же, мой ангел вчерашний, // В сердце острый французский каблук…» и «И перья страуса склоненные // В моем качаются мозгу…»
– Перья страуса в мозгу – какой ужас!
Говорили о поэтах ХХ века. «Самым-самым» он считает Ахматову. Потом Пастернака. Упомянул также Александра Добролюбова.[100]
25 декабря 1980 г.
Позавчера с А. А. ходили на почту за журналами. На углу Садового кольца и улицы Чехова нас не пропустили милиционеры, т. к. в этот день хоронили Косыгина и почти весь центр оцепили. Мы добрались до почты дворами. Потом хотели поехать на Пушкинскую (в магазин пишущих машинок), долго ловили такси, но таксист не повез, поскольку и там движение транспорта перекрыли.
Тогда мы вернулись домой, купив по пути горячих бубликов (в «Бубличной» напротив магазинчика «Союзпечати», куда А. А. всегда заглядывает, чтобы прикупить марок для своей коллекции). Потом пили чай с «горячими» бубликами (они, конечно, успели остыть) и смотрели по TV похороны Косыгина. И Арсений Александрович сказал:
– Кто бы ни умер, все равно жалко. 7 января 1981 г.
5-го вечером (в шесть часов) позвонил Тарковский; они приехали на ночь в Москву. Просил привезти книгу Тейяра де Шардена и заодно купить по дороге еды. Тарковский был бодр, весел по-настоящему. В начале десятого приехала Нина Бялосинская. А. А. отдал ей написанное им предисловие к стихам Марка Рихтермана для публикации в «Дне поэзии».
28 апреля 1981 г.
26-го, на Пасху ездили с Радковским в Переделкино. Тарковского встретили на крыльце Дома творчества. Погода была чудесная (впервые за много дней), и мы пошли в парк. Побрели сначала по дорожке, а потом по траве, похожей на свалявшуюся овечью шерсть (выражение Тарковского), до заброшенного теннисного корта. Сидели на скамье, грелись на солнце, говорили. О Нарбуте, Шестакове… Радковский высказал мысль, что Ходасевич полностью, на сто процентов реализовал себя как поэт, а вот Сельвинский, который был куда более одарен, реализовался лишь на сотую долю процента; потому, мол, и не стал большим поэтом. Тарковский с этим совершенно не согласился. Он сказал:
– Ранний Ходасевич – это, конечно, слабые стихи; он развивался очень постепенно. Но то, с чего Ходасевич начинал, – до этого Сельвинский и в конце жизни не дошел.
Вообще Тарковский считает Ходасевича одним из лучших русских поэтов и ставит его рядом с Ахматовой. <.>
После обеда приехал Ревич; он привез в подарок Тарковскому томик Петрарки. Заговорили о переводах. Радковский сказал, что переводная литература – это фикция, миф… Ревич горячо возражал. Завязался спор. Татьяна Алексеевна сказала Радковскому в ужасе:
– Саша, что вы говорите! Вы хотите сказать, что Арсений Александрович почти всю жизнь занимался ничтожным и ненужным делом? Но не будь переводов Тарковского, кто бы сейчас знал Абу-ль-Аля аль-Маарри? Кто из русских читал бы Махтумкули?
Ревич обмолвился, что Тарковский тоже считает переводную литературу (поэзию) малозначащей; сам же он придерживается иного мнения. Пока шел разговор, А. Т. больше помалкивал, не выказывая никакого интереса к предмету спора.
6 мая 1981 г.
В среду был в Переделкине. Возил на визирование Арс. Ал. его интервью для «Химии и жизни». Там были Саша Радковский и племянник Капицы,[101] который безостановочно фотографировал А. А. Он приехал с целью пригласить Тарковского выступить с чтением стихов у него на квартире.[102]
15 мая 1981 г.
Были в Переделкине. Еще издали заметили Татьяну Алексеевну, сходящую с крыльца Дома творчества. А напротив, на скамье рядом с дорожкой, сидели: А.П. Межиров, Арс. Ал., Лев Славин и его жена Софа. Со Славиным я познакомился год назад, здесь же, в Переделкино. Помнится, тогда у нас зашел разговор о Нарбуте. У меня была камера и я принялся фотографировать всю компанию в закатных лучах.
Слева направо: Александр Межиров, Ирина Лаврина, Арсений Тарковский, Софья Славина, Лев Славин, Татьяна Озерская-Тарковская. Переделкино. 15 мая 1981 года. Фото А. Лаврина
17 сентября 1981 г.
Тарковские в середине августа уехали в Голицыно, на днях вернулись. С 20-го у них путевка в Переделкино. Часто бываю у них. Играем в нарды, ведем бесконечные беседы. Арс. Ал. и Т. А. отредактировали рукопись моих детских рассказов «Одуванчиковый мед». Я и рад, и смущен. Но как было отказаться!
30 сентября 1981 г.
Сегодня с Ришей были у Тарковских в Переделкине. Сидели в баре, отмечая мой день рождения. Я привез малиновую настойку и кипрское вино. Настойку оценили много выше. – Гармония небес, – сказал Тарковский.
<.>
В августе в Голицыно Тарковский подарил мне набор переплетных инструментов, подаренный ему в свое время Г. Шенгели. Гобельный нож – просто чудо.
2 ноября 1981 г.
28-го октября умер Алеша, сын Тат. Алексеевны. Около 6 вечера. Обнаружил Боря, еще живого. Пока дозвонились до Переделкина, Алеша умер. Я приехал домой в 10 вечера и, узнав о смерти, сразу же помчался на «Аэропорт». Тарковские уже уезжали из Алешиной квартиры. Поехал с ними на «Маяковку». Две ночи подряд ночевал на полу в комнате Арс. Ал.
