Валентина Мирошникова - 100 знаменитых судебных процессов
Скорняков утверждал, что, согласно выработанному плану, француженку заманили в дом Сухово-Кобылина. При этом хозяину следовало обеспечить убийце беспрепятственное проникновение в свои покои. Именно для этого Сухово-Кобылин срочно переехал во флигель. Алиби литератору обеспечила Нарышкина. По словам Скорнякова, убийца неплохо поживился: по договору с Сухово-Кобылиным, драгоценности убитой Алексеев мог оставить себе. С тела убитой им женщины убийца снял бриллиантов более чем на 32 тысячи рублей ассигнациями.
Важным в показаниях Скорнякова было то, что он дал неплохое описание драгоценностей, похищенных убийцей. Такие детали легко проверяются, а потому если бы Скорняков выдумал свой рассказ, он не стал бы их упоминать. В целом Скорняков довольно точно воспроизвел последовательность событий после исчезновения СимонДюманш. Он даже рассказал о том, что полицейский «полковник Стерлинков» добился признательных показаний прислуги пыткой.
Протокол допроса Скорнякова, проделав немалый путь по канцеляриям министерства внутренних дел, наконец попал в московское присутствие правительствующего Сената, где и был приобщен к делу 18 апреля 1854 года. Самого Григория Скорнякова тогда же отправили под конвоем в Москву, дабы он мог лично рассказать сенаторам о сути сделанного им заявления. К тому времени статский советник П. М. Розов доказал непрофессионализм следователей, что было весьма неприятно для московских законников. Он предложил вернуть дело на доследование, после чего направить его в суд первой инстанции «для рассмотрения вновь» и, наконец, «расследовать упущения и противозаконные действия следователей». Не заявив прямо о подкупе следователей Сухово-Кобылиным, консультант министра тем не менее недвусмысленно дал понять, что в деле Симон-Дюманш не обошлось без взяток.
Но, бросая тень на Шмакова, петербургский консультант министра юстиции Розов косвенно попадал в Закревского. Клановые интересы высших московских чиновников в этом никак не совпадали с интересами петербургских должностных лиц. Конечно, министр мог бы отступить и больше не будоражить московских сенаторов. Но он не отступил. Нашла, как говорится, коса на камень, и Панин добился расследования «дела Дюманш» на заседании Государственного совета. Была учреждена новая следственная комиссия, в которую от министерства юстиции вошел оберпрокурор Сената статский советник Попов, от министерства внутренних дел — действительный статский советник Васильчиков, от корпуса жандармов — генерал-майор Ливенцов.
Со времени убийства Дюманш прошло уже более трех лет. Искать новые улики было бессмысленно, но были опрошены все, кто мог хоть что-то знать об этом деле. К тому же опасаясь, что Сухово-Кобылин, оставаясь на свободе, сможет воспрепятствовать работе комиссии, статский советник Попов предложил заключить его под арест, и 6 мая 1854 года тот вновь оказался под караулом. Был арестован и Иван Федорович Стерлигов, тот самый майор, который в свое время так ловко получил признательные показания от Ефима Егорова. Разумеется, бывший пристав отрицал все обвинения в добывании показаний незаконными методами, но 11 мая 1854 года в присутствии членов комиссии была проведена очная ставка между Стерлиговым и Егоровым. Каждый из ее участников стоял на своих прежних показаниях, однако Егоров был все же более убедителен. (После этой истории Стерлигову пришлось уволиться из полиции.)
Так же был арестован и камердинер Сухово-Кобылина — Макар Лукьянов, которому ставили в вину многочисленные «разноречивые показания» и «упорное запирательство» по многим вопросам: ему припомнили и кровавые пятна во флигеле, и его протирания полов, и письмо любовнице, в которое почему-то оказались завернуты драгоценности француженки, обнаруженные на чердаке. Проверили и алиби Сухово-Кобылина — слуги Нарышкиных дали показания, прямо противоречившие словам литератора. Разумеется, самое пристальное внимание новой следственной комиссии привлекли показания Григория Скорнякова. Упомянутый им Сергеев в полицейских списках числился под фамилией Иваницкий. Правда, после первого допроса Скорняков неожиданно отказался от своих слов, заявив, что не будет уличать Сергеева.
Расследование принимало все более угрожающий для Сухово-Кобылина оборот. Всем было очевидно, что Егоров, Кузьмин и Иванова не убивали француженку. И тогда закономерно вставал главный вопрос: кто инспирировал обвинения против этих людей? Ответ лежал на поверхности — этим мог заниматься только настоящий убийца.
Но его искать почему-то не стали. А тем временем мать арестованного Сухово-Кобылина — Мария Ивановна — в июле 1854 года обратилась к государю с просьбой освободить «больного сына» из-под стражи на поруки. Ходатайство было удовлетворено в октябре, как раз к тому времени, когда все семь томов следственных материалов были направлены в Сенат, где с 19 по 24 февраля 1855 года проходило новое слушание. Суд был смешанным по своему составу: в нем были представители надворного (судившего дворян) и уездного московских судов (уездные суды судили представителей прочих сословий). Общее мнение по делу вынесено не было, так как голоса судей разделились поровну. Тогда в состав судей был придан еще один судья из состава надворного суда и был вынесен вердикт, полностью проигнорировавший материалы, собранные второй следственной комиссией. Сухово-Кобылин по всем статьям оказался оправдан, его же слуги признавались виновными в «убийстве СимонДюманш с заранее обдуманным намерением». Назначенные им наказания своей тяжестью даже превзошли те, что полагались осужденным по приговору московской Уголовной палаты, вынесенном в декабре 1851 года.
Однако на этом «дело СимонДюманш» не закончилось. Правительствующий Сенат, изучив приговор Уголовной палаты и все семь томов предварительного следственного производства, вынес свое определение. В этом документе было указано, что многие обстоятельства навлекают на Сухово-Кобылина подозрение если не в самом убийстве Дюманш, то «в принятии в оном более или менее непосредственного участия». Сенаторы воспользовались своим правом изменить наказание «виновным». Правительствующий Сенат постановил «оставить (Сухово-Кобылина) в подозрении» (аналогично современному освобождению «за недостаточностью улик»). А Ефим Егоров и Галактион Кузьмин приговаривались к ссылке «в отдаленные места Сибири», поскольку признавались виновными «в неправильном направлении хода сего дела». Телесные наказания с них были сняты, как и каторжные работы. Наконец, Аграфена Иванова освобождалась от всякой ответственности по делу и возвращалась Сухово-Кобылину. А после того, как 11 ноября 1857 года материалы «дела СимонДюманш» были изучены на нескольких общих собраниях департаментов гражданских и духовных дел и законов под председательством министра юстиции В. Н. Панина, члены Государственного совета большинством голосов (28 против 9) постановили полностью освободить Егорова и Кузьмина от всякой ответственности по «делу об убиении Симон-Дюманш» и отпустить их на свободу. И уже 9 декабря 1857 года решение было утверждено Александром II. Фактически этот день можно считать датой официального окончания «дела Симон-Дюманш». Настоящий виновник так и не был уличен, но Сухово-Кобылин до конца жизни так и не смог оправдаться перед светом. Подозрение с него ни Государственный совет, ни император так и не сняли! А потому с репутацией благородного денди Сухово-Кобылину пришлось навек распрощаться.
Находясь во время следствия в тюрьме, Александр Васильевич всерьез занялся литераторством: написал свою первую пьесу «Свадьба Кречинского», которая после спектакля Малого театра сделала его знаменитым. Она стала одной из самых репертуарных пьес русского театра. Судебная эпопея, изменившая жизнь Сухово-Кобылина, заставила его по-иному взглянуть на российскую действительность, и в итоге появилась новая пьеса — «Дело», которую можно назвать автобиографической. «“Дело” — моя месть. Я отомстил своим врагам!» — писал драматург в конце жизни. Правда, месть оказалась запоздалой. Цензура свыше двадцати лет «мариновала» пьесу, и появилась она на театральных подмостках лишь в 1882 году.
Три процесса «черной вдовы из Лудена»
С именем этой женщины связано одно из самых громких судебных разбирательств, которое в очередной раз сделало центром внимания токсикологию. Дело о предполагаемом отравлении мышьяком 12 человек заставило следователей, судмедэкспертов, а также ученых различных специальностей пересмотреть многие постулаты токсикологии.
Загадочные и мрачные события, о которых далее пойдет речь, развернулись в Пуатье, на юго-западе Франции. По сути, тем, что дело об отравлении всплыло на свет божий, жители Лудена обязаны. обыкновенной сплетне. Такой вот черный юмор.
