Бернгард Рубен - Зощенко
Письмо это прочитал и пришедший к Кавериным К. И. Чуковский. Он бросился к руководству Союза писателей, договорился с Литфондом насчет денежной помощи Зощенко, сам послал ему 500 рублей и пригласил приехать к нему погостить в Переделкино. И дал еще задание дочери, находившейся в Ленинграде, обязательно повидать Зощенко. Лидия Корнеевна выполнила задание и быстро написала отцу:
«Разыскать его мне было трудно, так как он по большей части в Сестрорецке.
Наконец мы встретились.
Кажется, он похож на Гоголя перед смертью.
А при этом умен, тонок, великолепен…
Говорит, что приедет — если приедет — осенью. А не теперь. Болен: целый месяц ничего не ел, не мог есть. Теперь учится есть. Тебя очень, очень благодарит».
ЭПИЛОГ
В феврале 1956 года в Москве состоялся XX съезд КПСС. На нем, в самом конце, первый секретарь партии Н. С. Хрущев прочитал свой ставший историческим доклад с разоблачением ужасающих беззаконий Сталина.
В марте, через месяц после грянувшего съезда, группа писателей обратилась в Президиум ЦК с письмом:
«Считаем своим нравственным долгом поставить вопрос о восстановлении доброго имени Михаила Михайловича Зощенко, известного русского писателя, высоко ценимого Горьким. Уже десять лет этот большой художник, безупречный советский гражданин и честнейший человек заклеймен в глазах народа как враждебный нашему обществу „подонок“ и „мещанин“. Произошло недоразумение: писателя смешали с его персонажами, борца с обывательщиной сочли обывателем.
Сейчас М. М. Зощенко находится в тяжелом моральном и физическом состоянии. Он беспомощен, болен и стар. Необходимо как можно скорее принять меры к защите писателя и спасению человека. Необходимо организовать издание его сочинений, вернуть писателя Зощенко советской литературе. Мы просим Президиум Центрального Комитета восстановить справедливость в отношении М. М. Зощенко.
Корней Чуковский, Всеволод Иванов, В. Каверин, Лев Кассиль, Эм. Казакевич, Николай Тихонов».
Письмо это тщательно продумывалось и редактировалось его авторами, из текста вычеркивались эмоциональные слова, которые могли вызвать раздражение партийных начальников. Задача была убедить власть, никак не противостоя ей: наступившая «оттепель» породила надежды на демократизацию общества, на торжество законности и столь желанную всем художникам свободу творчества.
То была пора воскресших чаяний и иллюзий. Один из авторов письма, фронтовик, вошедший в большую литературу после войны, Эммануил Казакевич отметил тогда в своем дневнике: «Съезд партии, как и ожидалось, стал большой вехой. И самое главное, самое главное, что сказаны слова правды. Это даст, не может не дать великих результатов. Теперь правда — не просто достоинство порядочных людей: правда теперь — единственный врачеватель общественных язв. Правда и только правда — горькая, унизительная, любая…» (Однако вскоре многим таким правоверным мечтателям пришлось убедиться в неутраченной способности власти к «закручиванию гаек».)
Тем не менее для Михаила Зощенко «оттепель» принесла заметное облегчение. Свое возвращение «в лоно советской литературы» он связывал с изданием книги рассказов и повестей. Дело это началось еще в 1954 году, когда секретариат Ленинградского отделения ССП рекомендовал своему подведомственному издательству выпустить однотомник Зощенко. После смерти Сталина такое издание казалось вполне возможным. Но тут случилась история с английскими студентами, и, понятно, никакого договора на однотомник заключено не было. Полтора года спустя Зощенко все же составил этот сборник и издательство включило его в план. И теперь, чтобы подстраховать книгу при утверждении плана в Москве, Зощенко написал письмо своему старому товарищу по «серапионову братству» Константину Федину, ставшему влиятельным членом секретариата Союза писателей. В письме он старательно подчеркивал свою лояльность:
«…моя книга собрана с помощью издательства, и она несомненно сможет пройти самую строгую цензуру.
Появление такой книги было бы для меня весьма желательно — это прекратило бы всякие пересуды вокруг меня… А то я который уж год хожу в каких-то преступниках и не предвижу, как выйти из такого положения, какое мне навязано не по заслугам.
Хорошая и правильная книга из старых и новых рассказов начисто разрешит этот вопрос и прекратит мое „уголовное“ дело, в котором уже и позабыты мои сочинения.
…Извини, мой дорогой Костенька, что я этим делом беспокою тебя. Я написал несколько слов В. Каверину, но он не в секретариате. И я не уверен, что с ним посчитаются».
Федин помог. С Зощенко немедленно заключили договор и заверили, что однотомник будет издан к концу этого же года. Воистину: плохие времена — плохие люди, хорошие времена — хорошие люди. Вот ведь и Тихонов, панически испугавшийся за себя в 1943 году в связи с разносом «Перед восходом солнца», сейчас подписал письмо о реабилитации Зощенко.
И однотомник того самого Зощенко вышел в обещанный ему срок. Почти шестьсот страниц. С золотым тиснением на обложке и корешке — «Мих. Зощенко». И с уточнением: «Избранные рассказы и повести 1923–1956». Это было существенное уточнение. Отвечая К. И. Чуковскому на новогоднюю поздравительную открытку в связи с выходом своего однотомника, Зощенко писал: «…я не включал „дискуссионных произведений“. Хотелось сделать простенькую книжку. Что, мне кажется, и удалось?» Как известно, он уже делал в 30-е годы ставку на «простенькие» и «правильные» произведения. И однотомник 1956 года вобрал в себя многое из того, что публиковалось им именно тогда — в противовес 20-м годам. Конечно, его можно было понять и по-человечески оправдать. После десяти лет травли, нищеты, отвержения блеснула удача, поправились материальные дела, появилась возможность спокойной жизни…
Примерно такой же по составу, но несколько меньший по объему сборник Зощенко должен был вскоре выйти и в другом издательстве — «Гослите». И Зощенко обращается к Чуковскому с просьбой дать свою рекомендацию по сокращению для второй книги. К. И. Чуковский ответил с максимальной чуткостью к Зощенко-человеку, но и в координатах безусловных ценностей — для Зощенко-писателя:
«Дорогой Михаил Михайлович!
О первом отделе и говорить нечего. Перечитывая „Няню“, „Аристократку“, „Нервных людей“ и т. д., я хохотал до икоты. Главная их прелесть в том, что каждая новая фраза рождает новую волну смеха, даже независимо от развития сюжета. Все это вещи долговечные, сработанные раз и навсегда. „Рассказы для детей“ — из того же гранита. „Рассказы о Ленине“ — тоже. Если где есть кое-какие возможности разгрузить книгу, они являются только в отделе „Повестей“. И хотя „Черный принц“ и „Шевченко“ написаны с великим мастерством, очень прозрачно, классически четко, я могу представить себе другого большого писателя, который написал бы то же самое. В них гораздо меньше зощенковского, чем в других вещах этого сборника. Поэтому с ними легче расстаться, чем с какими-нибудь другими вещами.
