Александр Новиков - В небе Ленинграда
За двое суток 21-я армия прорвала вторую полосу финской обороны на направлении главного удара от Кутерселькя до Финского залива и продвинулась вперед на 15 км. На кексгольмском направлении 23-я армия, одолев первую полосу, завершала выход ко второй.
16 и 17 июня советские войска двигались почти безостановочно. Наступление перешло в стадию преследования противника. Прикрываясь арьергардными боями, враг ретировался на третью полосу.
В этот период, несмотря на плохую погоду, авиация фронта и КБФ препятствовала отводу вражеских войск и боевой техники на бывшую "линию Маннергейма", мешала оборонным работам на позициях Выборгского укрепленного района, интенсивно бомбила главный узел обороны на третьей полосе - Сумма, срывала железнодорожные перевозки, наносила удары по Выборгу, Кивеннапе, Хитоле, Антреа, Кексгольму.
Особенно мощному удару 34-го гвардейского Краснознаменного Тихвинского авиаполка пикирующих бомбардировщиков подвергся железнодорожный узел Выборга. Летчики подполковника М. Н. Колокольцева разбомбили и подожгли 350 вагонов и платформ с военными грузами и уничтожили 10 складов{233}.
Массированные удары нашей авиации по железнодорожным и шоссейным коммуникациям противника значительно осложняли его действия против войск 21-й армии. Авиация противника сопротивлялась очень слабо, и наши летчики были полными хозяевами в небе. Такого господства в воздухе гитлеровцам не снилось даже в самые первые дни войны. За пять суток советские истребители провели всего 33 воздушных боя и уничтожили 43 вражеских самолета. Могли бы уничтожить и больше, но противнику нечего было противопоставить нам в воздухе. Финские летчики ограничивались "тихими" налетами двойками, изредка четверками бомбардировщиков на наши войска и поспешно удирали при появлении советских истребителей.
Полнейшее господство в небе наших летчиков, откровенно говоря, усыпило мою бдительность. Правда, иногда меня тревожила мысль о том, что финны могут попросить помощи у гитлеровцев и, наконец, перебросят на Карельский перешеек часть своей авиации из Карелии. Надо было быть готовыми к этому. Но шли дни, никаких сигналов о передислокации авиационных частей противника в Эстонии и Карелии не поступало, и я, не то чтобы успокоился, а как-то приглушил свою настороженность. К тому же гитлеровцы, как я уже писал, не располагали авиационными резервами и усилить финскую авиацию могли только за счет ослабления собственной. А это затея рискованная, да и многого дать она не могла. И все же немецкое командование отважилось на такую меру. На исходе второй декады июня началась переброска в Финляндию подразделений 1-го воздушного флота. К концу месяца против нас уже действовало 70 самолетов с немецкими экипажами, в основном истребителей, и 90 Ме-109, Ю-88 и Ю-87, переданных в состав финских ВВС{234}.
19 июня юго-восточнее Выборга советские летчики сбили ФВ-190 с немецким экипажем. Пленные сообщили, что в Финляндию прибывают части 1-го воздушного флота. С аэродрома Иммаланярви уже действуют 5-й отряд 2-й группы 54-й истребительной эскадры в составе 12 ФВ-190 и 20 Ю-87 из 3-й бомбардировочно-штурмовой эскадры.
Но наши летчики еще раньше заметили самолеты из немецких авиасоединений. Определили их по рисункам на бортах. В немецких ВВС была очень сложная система опознавательных знаков, состоявшая из комбинаций букв и цифр. Разобраться в ней было нелегко, но нас выручали рисунки на фюзеляжах фашистских самолетов. Рисунки эти не повторялись. Каждая эскадра, группа и отряд имели свои постоянные графические символы.
Очень были распространены изображения геометрических фигур, животных, птиц (преимущественно хищных), растительности и мифических существ. Попадались и такие рисунки: шахматная доска; Черчилль и Чемберлен, прячущиеся от бомбы; человек, сидящий на бомбе; человек, идущий на свидание с любимой и несущий в руках лестницу; свинья в кругу и просто черная свинья. Однажды я увидел на борту бомбардировщика даже изображение голубя с пальмовой веткой, что, как известно, символизирует мир.
В небе Карельского перешейка советские летчики обнаружили самолеты, на бортах которых были изображения голландского башмака с крыльями, трубочиста и вариации щитов разного цвета с крестами и линиями. По таблицам опознавательных знаков вражеской авиации определили, что это машины из 54-й истребительной эскадры, дислоцировавшейся в Эстонии. Однако их было немного, попадались они редко, и мы решили, что на Карельский перешеек летают лишь отдельные небольшие группы фашистских истребителей.
Но показания пленных немецких летчиков из экипажа сбитого ФВ-190 были серьезным сигналом. Кроме того, было замечено некоторое усиление активности вражеской авиации во время боев за Выборг. Однако должного вывода командование 13-й воздушной армии не сделало и продолжало пускать бомбардировщики и штурмовики без надежного истребительного прикрытия. В результате этой неосмотрительности после 20 июня мы понесли лишние потери, особенно в штурмовиках, которые могли и должны были не допустить. Хотя меня к тому времени в Ленинграде не было, но какая-то доля вины за этот промах лежит и на мне. За спешными сборами в Белоруссию я забыл о появлении на Карельском перешейке самолетов с опознавательными знаками 54-й истребительной эскадры, а командование 13-й воздушной армии почему-то не доложило мне о показаниях экипажа ФВ-190, сбитого во время моей поездки на Карельский фронт в штаб 7-й воздушной армии.
18 июня наши войска вплотную подошли к третьей полосе финской обороны. По данным, которыми мы располагали, она не представляла серьезного препятствия, что и подтвердилось вскоре. Так, войска 108-го корпуса одолели ее в течение одного дня, а остальные соединения 21-й армии завершили прорыв к исходу 19 июня.
Было заметно, что финское командование не рассчитывает на этот рубеж. Это было общее мнение. Даже Говоров, не терпевший прогнозов относительно поведения противника, и тот высказался на этот счет четко и категорично. Когда я спросил его, где нам лучше всего сосредоточить главные усилия авиации, Леонид Александрович ответил, что, вероятнее всего, этого делать не придется. По его мнению, Маннергейм не собирался задерживаться на третьей полосе, а стремился прежде всего спасти от полного разгрома свои отступавшие войска, посадить их на линию Вуоксинской водной системы и там, используя в полной мере природные условия этого выгодного для обороны рубежа, продолжить борьбу. Так впоследствии и оказалось.
Но исход собственно Выборгской операции был уже предрешен и ни у кого не вызывал ни малейшего сомнения. Вероятно, такова была в то время оценка итогов боев на Карельском перешейке и в Ставке. Я понял это по звонку Сталина. Ночью 17 июня он вызвал меня к телефону и, коротко осведомившись о действиях авиации, спросил, когда точно я собираюсь быть в Белоруссии у маршала Жукова. Я ответил, что не позже 21 июня. Мне предстояло еще побывать на Карельском фронте у генерала армии К. А. Мерецкова, войска которого уже заканчивали подготовку к Свирско-Петрозаводской операции.
