Михаил Новиков - Из пережитого
— Вот это наш, — хихикал Фролов, — хороший бы из него партийный товарищ вышел! люблю таких, к черту всякое начальство! Данила Никитич, мы сами себе начальство!
— А что же он говорит при этом? — спросил с сожалением Тихомиров, — или и говорить отказался?
— Все люди братья, говорит, и никто не может особенным считаться и уважения к себе особенного требовать. Он так и Тройницкому сказал, сидя на койке: «Здравствуй, брат». Тот сразу красным от злости стал: «Какой ты мне брат, сволочь этакая! в карцер его на неделю!» Так опять и сволокли. Ну, только по уходе губернатора начальник выпустил. Он и с прокурором о нем советовался. Ни карцер не помог, ни мордобитие. Да его и бить-то ни у кого зла нет, а так, для видимости. Раз он всех называет милыми братьями, то у кого же руки наляжут его бить? «Почет и уважение, — говорит, — люди по своим делам заслуживают, а вас за что же почитать, когда вы людей на запоре держите, как собак лихих?»
— Вот ты с ним и сговорись, — рассказывал недовольно Данила. — А ведь о нем вся тюрьма знает, все надзиратели перешептываются…
— Вот это люблю, вот это поддерживаю, — кривлялся Фролов, — ай да брат Сергей, он хотя и не марксист, а задирает до костей!
— В самом деле, Данила Никитич, ну за что арестанту почитать вашего брата, когда вы только с ключами ходите, да норовите кому-нибудь в морду дать? К черту начальство! Обеими руками поддерживаю брата Сергея! Так ему и скажи, Данила.
— А он в Бога-то верует? — с любопытством спрашивал Тихомиров.
— Его не поймешь, он по-особенному, не по-православному. Бог, — говорит, — есть любовь, и если кто любит всех людей и не делает им зла, у того и Бог есть, а кто любит только своих дружков, а ко всем другим задом, тот и не знает Бога, как бы он не назывался, и какие бы молитвы не читал…
— Что! я тебе не говорил, Тихомиров, что не надо молиться и молитвы зубрить, ну к чему все это, раз ты людей не любил и с купцов взятки брал? Ну разве тут молитвами отмолишься? Вот что брат-то Сергей говорит… А ты только и любил дружка Дмитриевского…
— Кабы его в нашу камеру посадили, — сказал Тихомиров, — у него было бы чему поучиться.
— Да, да, Тихомиров, — захлебывался от смеха Фролов, — представь себе, что ты сидишь на койке, входит Тройницкий, здоровается, а ты ему прямо сидя: «Здравствуй, милый брат!» — Вот было бы потехи, на его превосходительство столбняк бы накатил с удивления, он сам бы «милым братом» сделался. Ей-Богу, Тихомиров, отмочи такую штуку, ну чем ты рискуешь? Отвезут в психиатрическую лечебницу! А ты и там всем докторам: «Милый брат!» Ну что они с тобой поделают? Ровным счетом ничего. Признают полоумным, вроде юродивого, и домой отпустят, а так тебе не миновать четырех лет арестантских рот. Ей-Богу, попробуй. Зато вся тюрьма хохотать полгода будет, какое всем веселье дашь! Согласен, да? Так я уже на поверке и заявлю: так, мол, и так: милого брата Сергея нам нужно, Тихомирову для душевного спасения и назидания, а мне как хорошего товарища, с ним вместе «Труд и капитал» изучать. Начальник понимающий, он нашу просьбу сразу уважит.
— А я думаю Новиков больше брата Сергея знает, — возразил лукаво Данила, — у него и учитесь, как по-Божьи жить. А Сергея вам не дадут, он с ним по одному делу.
— Этот знает да про себя бережет, Данила Никитич, ну разве он может милым братом для всех быть, когда он собственник? А Сергей, как и я, пролетарий, ему терять нечего. Он, говорят, сам себе дерюгу связал и в ней ходит, лошадей пужает. А этот, попробуй заикнись, что он милый брат, я к нему сейчас и полезу за душой: «А, а, милый брат, так давай-ка мне и лошадь и корову, а то у него по две, а у меня ни одной!»
— А ты ему коров-то наживал? — сурово сказал Данила. — Коровы с неба не падают, а их растить по три года надо, навоз чистить, прокормить, заботиться. У меня тоже корова, а с ней, поди, хлопот не оберешься…
— Верно, Данила, — сказал и я, — он за свою жизнь в полтора раза больше моего на легкой работе добыл и все прожил и прогулял, так кто же тут виноват, что у него нет собственности за душой, а нужда коснулась, и взяться не за что, пришлось одежду закладывать, сам не хотел себе ничего заводить, а кто не доедал и кое-что завел, тем завидует и готов отнять чужое. А потом, что такое собственность, как не собственное здоровье, переведенное через работу и затраченное на нее здоровье в деньги: в коров, в дом и инвентарь? По-моему, собственность грех, когда она чужая, а когда она из твоего горба отродилась, от твоей работы, тогда она и родная, и безгрешная, и дорожить ею все равно, что дорожить собственным здоровьем.
— А ты говоришь, он больше Сергея знает, вишь, он куда гнет, для него собственность священна и неприкосновенна, он за нее зоб прорвет, что мое, то мое! А мы — пролетарии с братом Сергеем, мы говорим наоборот: что твое, то мое, мы народ не жадный, по-нашему все должно быть общее, как и в Писании сказано.
— А ты вперед наживи, сколько у Новикова, — сказал поучительно Данила, — а тогда и пускай общее будет, а то наживать-то вас нет, а делить готовое много!
— В самом деле, Александр Сергеевич, ну а вдруг тебе какая-нибудь тетушка дом по наследству откажет, — сказал Тихомиров. — Или деньжонок две-три тысячи, ужели ты от них откажешься?
— Вы все на личности играете, а я общий принцип защищаю, что все должно быть общее, — вывертывался он, — потому собственностью во всем мире и рабство и эксплуатация поддерживались, поэтому наша партия и хочет облегчить человечество от собственности, чтобы человек человека не эксплуатировал и не угнетал…
— А, а! А прямо-то не ответил, — сказал Данила, — от двух тысяч-то тетушкиных побоялся отказаться, чужого пожалел, а как же ты хочешь, чтобы он тебе свою корову отдал? Все вы такие социал-демократы: что твое, то мое, а что мое — тоже мое! Знаю я вас!
Я сказал, что, по-моему, чтобы меньше было в жизни греха и неравенства из-за имущества, надо не отнимать чужую собственность для тех, кто не хочет иметь на черный день копейку, а надо сделать так, чтобы она была у всех поровну, чтобы у всякого человека была полная возможность заниматься своим делом и ремеслом, кто не хочет работать у хозяина.
— А ты говоришь, Данила, вот попробуй из него пролетария сделать, он упорно за свое хозяйство и за своих коров держится! Нет, борода, довольно, мы вас согнем в три погибели, а в батраков на государство переделаем, всех в фабричном котле переварим!..
— Да что толку-то, — перебил Тихомиров, — ну какая радость батраком бывать, ведь вы это только со злости так говорите, я вот плохой хозяин и усадьбы себе сам не огораживал, сада не садил, а и то, как приедешь в свой хуторок, и дерева-то тебе кланяются, и листок вечерами тебе что-то в уши нашептывает, и воздух другой, дышишь не надышишься, а тут вот и в сад Кремлевский хожу, и на кладбище, а все не то, все нет тебе такой радости.
