Вера Фигнер - После Шлиссельбурга
Результатами моих стараний были: 1) бочка отборной сухой мяты, отосланной Феррейну; за нее я получила 25 рублей; 2) я отправила большой воз мяты к упомянутому кустарю и получила полбутылки мятного масла. Я не могла помириться с его качеством и, когда вернулась в Нижний, три раза совершила перегонку его в лаборатории Коммерческого училища. Отделив маленькие порции этой драгоценной влаги для себя, для друзей и знакомых, интересовавшихся моим предприятием и страдавших от него, я продала остальное за 8 рублей в аптеку. Всю выручку я великодушно разделила с братом, который покупал корневища. Нечего говорить, что отрадной стороной дела было то, что все население села Никифорова могло пить квас с мятой и употреблять ее при желудочных заболеваниях…
Была и теневая сторона: оказалось, обработка требует обильного орошения и помещений для сушки, которых у крестьян не было. Для моей системы ирригации условий у сельчан не было, и моя попытка была неудачна. Таким образом, как промысел, культура мяты была непригодна.
Мое начинание получило широкую огласку, и однажды, к моему удивлению, я получила официальное предложение от медицинского департамента взять ассигновку на постройку завода для выработки мятного масла. Конечно, я не хотела зарыться в подобное предприятие и отказалась. А в Нижнем я получила приглашение на совещание по культуре медицинских растений.
Глава пятьдесят девятая
Опять Нижний!
Осенью вместе с сестрой Лидией, которая перестала служить в конторе «Русского Богатства», я вернулась в Нижний, и мы снова поселились у приветливой Ситниковой.
Война продолжалась уже целый год. Она требовала не только крови и материальных средств, но, подчиняя все своим требованиям, понижала культурную жизнь и деятельность общества. Ярмарочные здания Нижнего и синагога были заняты беженцами-евреями; многие общественные здания и школы были заняты военным постоем и госпиталями для раненых. Сестра Лидия стала посещать госпиталь поблизости нашей квартиры и читала раненым газеты; в другом — я сделала два доклада, из которых первый о политическом устройстве Швейцарии имел большой успех: солдаты о швейцарцах говорили: «Вот как хорошо устроились!» Вид молодых солдат, в белой больничной одежде, в самом цветущем возрасте, но без рук, без ног, поразил меня до глубины души…
Народный дом, о котором я говорила в одной из предыдущих глав, был тоже занят солдатами.
Хозяин дома — общество распространения народного образования было загнано в небольшую комнату, в которой продолжала работать бесплатная библиотека, снабжавшая книгами бедноту, как взрослых, так и детей, и кроме того пользовалось низеньким чердачным помещением, где был книжный склад о-ва. Там я и сестра подбирали библиотечки в 150–200 книг для рассылки в села губернии. Приют для этих библиотечек обыкновенно давала кооперация, а учителя безвозмездно исполняли обязанности библиотекарей. Я принимала деятельное участие в работе так наз. уездной комиссии о-ва, в качестве ее секретаря. Энергичным членом комиссии был доктор Либин, бывший ссыльный, член партии с.-р. Комиссия состояла человек из 10, и в нее входили некоторые служащие земского отдела народного образования, благодаря чему наша работа велась в тесном контакте с этим отделом. Они делали по нашему предложению доклады на окраинах города, пользуясь световыми картинами земства, и т. д. Для распространения научных знаний земский отдел народного образования устраивал в то время объездные выставки естественно-исторического содержания. Глобус, микроскоп, гистологические и анатомические препараты, таблицы с рисунками в красках по разным отделам естествознания размещались в школе какого-нибудь села; окрестные жители оповещались о выставке, и лектор (Малиновский) с помощью учителя данного села давал объяснения. С утра до ночи принимались посетители, число которых в 2–3 дня пребывания выставки в данном месте доходило до 1–2 тысяч человек. Крестьяне относились к выставкам с величайшим интересом.
В зиму 1915-16 года наша комиссия пригласила с.-д. Е. Н. Ванееву сделать объезд по деревням с докладом на тему «Война и воюющие державы». Она приготовила доклад и была снабжена соответствующими световыми картинами. Лекции имели громадный успех: крестьяне стекались толпами и слушали с таким интересом и вниманием, что в тишине было бы слышно, как муха пролетит. В конце, если случалось, что усталая лекторша говорила: «О Греции я не буду рассказывать», голос из задних рядов произносил: «Нет, ты нам и о Греции расскажи».
Это предприятие было одно из самых удачных и дало большое удовлетворение как нам, так и самой докладчице.
Деятельность доктора Либина не ограничилась работой в просветительном о-ве; он задумал издавать еженедельную газету для народа. Быть редактором мы предложили молодому кооператору Анисимову. Газета, помнится, называлась «Мысль». Мое участие в ней ограничилось денежной помощью. Я поместила в ней только небольшой некролог умершего тогда депутата с.-д. партии; сестра моя занималась экспедицией. После трех номеров губернатор газету запретил.
Глава шестидесятая
У друзей
Весной в Москве умер мой брат Петр. Мы с сестрой ликвидировали в Нижнем наши дела и отправились сначала в Москву, а потом с телом брата через Казань и Тетюши в Никифорово, чтоб похоронить его на кладбище родного села.
В деревне у меня начались сильные кровотечения носом, продолжавшиеся и по возвращении в Москву. Я и без того страдала малокровием, а кровотечения довели меня до полного истощения. В состоянии крайней слабости мои московские друзья, сестры Володины, с которыми я познакомилась за границей, увезли меня в Орловскую губернию, в Елецкий уезд. Я провела с ними более 3 месяцев, и их нежный уход, деревенская тишина среди живописной природы и хорошие условия материальной жизни вполне восстановили мое здоровье. Мы жили в небольшом деревянном флигеле, в яблоновом саду, а за ним тянулся старый дубовый лес. Большой каменный дом с колоннами, антресолями и террасой был необитаем, но сохранял в одной комнате старинную меблировку. Оправившись, я уходила туда работать, сидела на террасе, у которой стояли красивые березы, или уходила в гостиную, где овальный стол и кресла красного дерева, наряду с портретом покойного владельца, так живо напоминали домашнюю обстановку и облик людей 30-х годов, что порой мне казалось, что я вижу фигуру в черном сюртуке, белой манишке с воротничком, подпирающим подбородок, в красном галстуке, на одном из кресел… Там я написала самые лучшие главы моей книги: «Материнское благословение», «Десять дней», «Пробуждение», «Первое свидание» и первые главы книги «После Шлиссельбурга».
