Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы
И этот русский белоэмигрант продолжает: «Сталин хорошо знает, что конечная цель Германии – раздавить Россию. Но в настоящее время Россия не готова к обороне, поскольку все ее планы основывались на существовании чехословацкого бастиона».
Никто не придает большого значения этим высказываниям. Тем не менее Боннэ вызывает польского посла Лукасевича.
– Разрешите проход русских войск, – говорит он ему.
Шесть дней спустя, 21 августа, польское правительство окончательно отказывается предоставить право прохода русским войскам.
– Поручили бы вы немцам охранять Эльзас-Лотарингию? – спрашивает Лукасевич.
Наш посол в Берлине Кулондр потрясен.
«Бронетанковые части и дивизии выходят из столицы рейха в направлении Силезии, – телеграфирует он Боннэ. – Эшелоны с войсками и танками идут весь день. Моторизованная колонна протяженностью более ста километров – на марше в направлении Померании на автостраде Берлин – Штеттин. Мобилизовано два миллиона человек».
Тогда Боннэ дает нашему военному атташе в Москве генералу Думенку полномочия на заключение любой ценой военного договора с СССР. «В случае необходимости русские войска пройдут через Вильно, – предлагает Боннэ, – я это гарантирую». Но Ворошилов отказывается. «Польша – суверенное государство. Франция не может давать обязательства от ее имени», – говорит он.
* * *Беспокойство на Кэ д’Орсэ возрастает. Не отвернулась ли Россия? В полночь агентство «Гавас» сообщает по телефону Боннэ: «Через несколько часов Риббентроп едет в Москву с целью подписать пакт о ненападении».
Боннэ будит Даладье. Тот отвечает:
– То, что вы рассказываете, мой дорогой, – это утка, это идиотизм, ложитесь спать, завтра увидим!
Но агентство ТАСС подтверждает.
Мы проиграли партию.
* * *Двадцать третьего августа в 6 часов вечера, после того как в Кремле подписали советско-германский пакт, на улице Сен-Доминик на чрезвычайном заседании Совета национальной обороны царит атмосфера катастрофы. Протокол ведет начальник личного кабинета Даладье генерал Декан.
Боннэ задает вопрос:
– Следует ли побуждать Польшу к компромиссу? Это дало бы нам время для завершения наших приготовлений. Что думает по этому поводу Генеральный штаб?
– Господа, – говорит Даладье, – речь идет прежде всего о том, чтобы ответить на следующие три вопроса. Первый: может ли Франция безучастно присутствовать при том, как Польша исчезает с карты Европы? Второй: какими средствами она располагает, чтобы воспрепятствовать этому? Третий: какие меры необходимо сейчас предпринять?
Генерал Гамелен замечает:
– Я верю, что Польша окажет достойное сопротивление, которое помешало бы основной массе немецких вооруженных сил направить свой удар против нас до наступления будущей весны. К тому времени, – добавляет он, – Англия будет на нашей стороне.
Ги ла Шамбр информирует после этого о состоянии авиации:
– Что касается истребительной авиации, то мы располагаем большим количеством современных машин, серийное производство которых налажено. Следовательно, состояние нашей авиации не должно более оказывать давления на решения правительства, как это было в 1938 году. В среднем французские и английские самолеты равноценны итальянским и немецким.
Гамелен и адмирал Дарлан повторяют:
– Сухопутная армия и флот в готовности.
Даладье говорит в заключение:
– В течение очень многих лет Франция прилагала большие усилия для создания системы укреплений, обеспечивающих защиту ее границ. Если уж война должна начаться, то предпочтительно, чтобы она возникла в нынешних условиях. Генеральный штаб считает, что вооруженные силы Франции находятся в готовности и что может быть принято только одно-единственное решение – выполнить свои обязательства.
* * *На другой день, 24 августа, – заседание Совета министров.
Жорж Мандель и Поль Рейно нападают на Жоржа за то, что он, не имея на то согласия правительства, звонил по телефону в Варшаву с целью потребовать от поляков, чтобы они «не совершали никаких непоправимых действий в случае, если бы рейх захватил Данциг». Оба требуют мобилизации, утверждая: «Это единственный акт, могущий еще устрашить Гитлера».
Даладье возражает. «Но не совсем потеряна и надежда договориться с Россией», – заявляет он президенту Альберу Лебрену. Возвратившись на Кэ д’Орсэ, Жорж Боннэ все еще лихорадочно пытается вести одновременно ряд переговоров.
Четверо сопротивляющихся министров взбешены!
– Жорж Боннэ все портит, присутствие этого человека в правительстве приведет нас к страшным катастрофам, – говорит Жорж Мандель. – Он заставляет весь мир принять участие в том, чтобы на коленях умолять Гитлера сохранять спокойствие. Как же вы хотите, чтобы в этих условиях мир питал хотя бы малейшее доверие к нашей стране? Как же мы можем сохранить наши союзы? Он обращался по очереди то к королю Леопольду, то к Рузвельту, то к Франко, то к Папе Римскому и… кто его знает, к кому еще! Теперь он пытается добиться от Муссолини нового Мюнхена, условия которого были бы много хуже первого мюнхенского соглашения, в то время как – я в этом уверен – прояви мы немного твердости и смелости, мы могли бы еще выиграть драгоценное время. Так почему же Гитлеру не напасть на Польшу, если у него сложилось впечатление, что ее союзница дрожит от страха при мысли об оказании ей помощи?
* * *Тридцать первое августа, 13 часов.
Понсэ телеграфирует из Рима, где он сейчас занимает пост французского посла: «Муссолини предлагает созвать 5 сентября международную конференцию при условии, что Польша признает – и притом добровольно – присоединение Данцига к Германии».
Тотчас же Чемберлен сообщает по телефону:
– Английское правительство приняло бы участие в такой конференции только в том случае, если бы все страны, включая Германию, предварительно согласились демобилизовать свои войска.
Жорж Боннэ настаивает на немедленном согласии.
В 18 часов Даладье созывает заседание Совета министров.
– Стойте на своем, – говорит Боннэ своим друзьям Шотану, де Монзи, Кэю, Ла Шамбру, Маршандо, – это последняя возможность. Или конференция, или война!
Ужасное заседание Совета министров! Боннэ требует согласия на конференцию, настаивая, чтобы на нее была приглашена и Польша.
– Я протестую против этого нового отступления Франции! – говорит Альбер Сарро.
– Это новый Мюнхен, – заявляют Поль Рейно, Мандель и Кампинки.
– Но наш посол в Лондоне Корбэн настаивал, чтобы мы дали ответ немедленно, – повторяет Боннэ.
– Постойте, – кричит Даладье, – он, Корбэн, сказал вам это! А не прошло и часу, как я сам звонил ему и он мне сказал как раз обратное! Он мне сказал, что нечего торопиться!
