Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.
Однако эта необычность кому-то не понравилась, и похоронили не как планировали, в среду, а на день раньше, во вторник, и многих военачальников не было.
«Я, например, был твердо уверен, что похороны будут в среду, и сидел на даче»,- признался Голованов.
В субботу умер маршал Рокоссовский.
Подумать только – маршал Рокоссовский!
Его-то жизнь могла бы поберечь.
Лежит он в красной каменной могиле,
неважно, траура не объявили
хотя бы на день не об этом речь.
Трудился много и терпел немало,
сражался так, чтоб меньше был урон,
и прожил, до конца не понимая,
что маршал Рокоссовский
это он.
Моя держава славою богата.
Двух-трех имен хватило бы на всех!
Но есть такая слава сорок пятый,
которую не очень помнить грех.
И в городишке, радостью согретом,
на площади, во всю ее длину, –
цветные, из материи портреты
трех маршалов, закончивших войну.
Прожектором подсвеченные, ночью
их звезды были далеко видны
значительным, победным многоточьем
второй великой мировой войны…
Заря дрожала, узкая, как меч.
И в тихий день, субботний, августовский,
ушел в портреты маршал Рокоссовский.
Его любили.
И об этом речь.
Урну несли члены Политбюро. Брежнев прослезился. «Раньше надо было плакать», – сказала ему вдова, Юлия Петровна… Я познакомился с ней много позже, когда впервые переступил порог их квартиры. Дом на улице Грановского сюит в барельефах бывших жильцов, как в орденах. Но почему-то до сих пор на нем нет мемориальной доски одному из самых прославленных его обитателей. «Пробивать надо»,- услышал я потом, в квартире.
Местные власти Зеленограда просили переименовать их город в Рокоссовск- в 1941-м здесь был остановлен немец. Правительство отказало. А это имя неплохо бы вошло в строй старинных подмосковных названий, органично звучит: Можайск, Волоколамск, Рокоссовск…
– Куда идете? – спросили внизу.
– К Рокоссовским.
…Юлия Петровна сидела на полу. Она раскладывала фотографии.
– Вот Константин Константинович умерший… Это он еще до ареста… Вот его жена,- говорит она о самой себе. – Вот их дочь Ада. Она недавно застрелилась…
Из пистолета Паулюса… Почему застрелилась, не берусь и не смею судить, ибо с огромным уважением отношусь к тем, кто решился на такой шаг. Отцовское мужество сцементировало ее характер… Остались Костя и Павел – внуки Константина Константиновича…
Я пытаюсь отвлечь Юлию Петровну от новой трагедии и показываю на фотографию двадцатых годов, где молодой комполка снят с молодой женой.
– Вот тоже Константин Константинович, – говорю я.
– Ой, как вы его узнали! – всплескивает руками Юлия Петровна.
Видно, что она уже очень больна. Такая жизнь не могла не оставить жестоких следов.
Листаю альбом и задерживаюсь на пачке писем. Это тоже легенда, романтическая история безответной любви незнакомой английской женщины к русскому генералу. Много лет писала ему письма некая Милзи, которую он никогда в жизни так и не увидел. И она его тоже. Влюбилась заочно, после Сталинградской битвы, когда его фотографии облетели весь мир. В своем доме она устроила для него комнату в русском стиле, собирала все, что связано с его именем.
Майская открытка с розовой ленточкой, написано печатными буквами по-русски: «Моему собственному возлюбленному Кон от его преданной и вовеки верной Милзи. 1962 г.».
Есть у Рокоссовского еще одна дочь- Надежда, очень похожая на него. Мать ее была военврачом. На фронтовом снимке – миниатюрная миловидная женщина рядом с высоченным генералом, которого невозможно не узнать. Оба еще в петличках… После войны мать Нади поставила перед Константином Константиновичем вопрос ребром: или – или. Он дал дочери свою фамилию и отчество, но не ушел от Юлии Петровны, сказав:
– Она ко мне босиком в тюрьму приходила. Я ее никогда не брошу.
«После войны из маршалов со своими женами остались только Рокоссовский да твой покорный слуга»,- говорил мне А. Е. Голованов.
…в комнате торжественная мука
окружает снимков колдовство.
Полусумасшедшая старуха
разбирает карточки его.
И мерцают в сказе о краскомах,
юных, как в буденовке страна,
маршальские звезды на погонах,
вечная кремлевская стена…
В квартире Рокоссовского нет музея, ибо купило ее у родственников не государство, а приобрел некий богатый человек…
Любил Константин Константинович бывать на своей даче в Тарасовке…
Солнце нижние стекла окошка
плавит так, что пожар на траве…
Рокоссовский копает картошку
в старых маршальских галифе.
Пот, как скань, в серебре ветеранском,
и лицо распалилось в жару,
взмокли плечи – не стал вытираться,
бронзовеющий на ветру.
И ложатся могучие клубни
на сыпучие гребни пластов…
А потом он побудет на кухне,
и заслуженный ужин готов.
И приятно, что сам потрудился,
сам сажал, сорняки воевал на земле,
где солдатом родился и,
конечно же, кровь проливал.
Ничего он не вспомнит, наверно,
лишь закат отпечатан в саду,
словно кони барона Унгерна
и Москва в сорок первом году.
Мне говорили, что на даче он любил сажать картошку и всегда сам ее выкапывал. Наверно, это от белорусского детства…
Дачу в Тарасовке после смерти маршала ограбили. Юные энтузиасты-мерзавцы побили светильники, поломали мебель, ходили своими ублюдочными ногами по рукописям великого полководца.
Растащили библиотеку, даже сочинения Мао Цзэ-дуна увели. Тот, кто сотворил кощунство, знал, чья эта дача, чью память он грабит. Рядом, на даче модного юмориста, ничего не тронули, только выпили водку и оставили благодарственную записку. Куда Рокоссовскому до этого актера?
Это уже нам цена, нынешним жителям России, о безопасности которой он продолжал думать до последних дней.
Вот листочек из блокнота маршала, озаглавленный: «Мысли мои» (подчеркнуто):
«Необходимо решительно отказаться от устаревших методов ведения боевых действий. Правильно используя всю силу ядерного оружия, применять это оружие для ведения боя в новых условиях особенностями и силой этого оружия (нужно думать)…
