Александр Боханов - Павел I
Об Англии было сказано, что она «своею завистью, пронырством и богатством была, есть и пребудет не соперница, но злодей Франции». Около этого места Император сделал заметку: «Мастерски писано!» Далее Ростопчин заключал, что Англия «вооружила попеременно Угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции». Тут Павел I счёл уместным прибавить: «и нас грешных».
Ростопчин видел впереди воссияние Креста Господня над поруганным и поверженным Константинополем, носившим теперь басурманское наименование Стамбул (Истамбул). Его записка заканчивалась патетическим пассажем; «Если Творец мира, с давних времен хранивший под покровом Своим Царство Российское и славу его, благословит и предприятие сие, тогда Россия и XIX век достойно возгордятся царствованием Вашего Императорского Величества, соединившего воедино престолы Петра и Константина, двух великих Государей, основателей знатнейших Империй света». Эта имперская экспансионистская грёза графа Ростопчина никак не отвечала планам Павла I, но была понятна любой православной душе. В этом месте Император сделал пометку: «А меня всё-таки бранить станут».
Антианглийский курс Императора Павла явно обозначился уже весной 1800 года. Первым ясным знаком новой политической диспозиции стало изгнание из Петербурга в мае английского посла Чарльза Уитворта (Витворта, 1752–1825), занимавшего этот пост с 1788 года. Он был влиятельной фигурой британского истеблишмента: в 1800 году получил баронский титул, был послом в Париже, в 1813 году Король (1760–1820) Георг III возвёл его в лорды, затем сделал пэром Англии и виконтом Эдбастоном, графом Уитвортом Эдбастоном.
Причины изгнания Уитворта до конца не ясны. В качестве главного повода всегда выставлялась Мальта; Англия не собиралась возвращать остров мальтийским рыцарям, которым он принадлежал без малого четыреста лет. Наверное, так оно и было, но думается, что сыграла свою роль и деятельность будущего лорда в Петербурге, которая далеко не отвечала нормам дипломатического политеса. Посол порой вел себя в столице огромной Империи, как какой-то наместник в завоеванной стране. В здании посольства открылся своего рода клуб, куда приглашались различные сиятельные особы и светские дамы, где велись разговоры в самом фривольном духе и где можно было получать английские газеты и журналы с самыми невозможными с точки зрения моральной благопристойности и политической благонадёжности статьями и карикатурами, ввоз которых в Россию был запрещён.
Кроме того, посол заимел в столице любовные связи, служившие темами пересудов в Петербурге. Самой известной его возлюбленной стала Ольга Александровна Жеребцова, урожденная Зубова (1766–1849). Она была сестрой братьев Зубовых, состояла в браке с камергером АЛ. Жеребцовым (1764–1807), который, впрочем, ничего не мог поделать с неукротимым нравом своей супруги.
Второй возлюбленной посла являлась графиня Анна Ивановна Толстая, урождённая княжна Барятинская (1777–1825). Она была супругой камергера двора Цесаревича Александра графа Н. А. Толстого (1765–1816), но её сердце «принадлежало сэру Чарльзу». Обе дамы «сгорали от любви», но если графиня Толстая изливала свои чувства в письмах, рыданиях и приступах меланхолии, то Ольга Жеребцова была куда более деятельной.
Она сделалась глазами, ушами и, образно говоря, руками английского посла и стоявшего за ним правительства «Его Величества» во главе с Уильямом Питтом (1759–1806). Салон Ольги Жеребцовой стал не только англофильским центром Петербурга, но и центром анти-павловских инсинуаций и интриг. Именно здесь собирались люди, которые не просто ненавидели Государя, но стали вынашивать план его свержения. Жеребцова-Зубова, которую граф Валентин Зубов заслуженно назвал «авантюристкой широкого размаха», принимала а этой деятельности самое заинтересованное участие. Ходили слухи, что после блестящих приемов в своем родовом гнезде Ольга Жеребцова переодевалась в платье нищенки и в таком виде приникала к генерал-губернатору графу Палену, где обсуждала секретные планы по свержению Императора Павла. Конечно, это романтическое сказание, на которые XIX век был так богат…
Существуют предположения, что через Ольгу Жеребцову из Лондона переводились деньги для заговорщиков — то ли 2 миллиона рублей, толи 40 тысяч фунтов стерлингов. Точная сумма не известна, и никаких надежных документов до сих пор не найдено; имеются в наличии только глухие эпистолярные намеки и устные рассказы. Подробные финансовые документы вряд ли когда и обнаружатся. Для английских правящих кругов устройство переворотов и убийств неугодных политических лидеров в других странах всегда являлось «обычной» практикой внешнеполитической деятельности, И они прекрасно умели скрывать тайные нити подобных операций. Сам же факт поддержки со стороны Лондона анти-павловского движения в Петербурге не может подлежать спору.
Здесь уместна, так сказать, общеисторическая аллюзия. Английские историки и политические деятели различных направлений всегда, как только заходила речь о России, принимали (и принимают) позу моральной добродетели, обвиняя Россию чуть ли не во всех смертных грехах. Так давно повелось, и тенденция не исчезла до настоящего времени. Но никогда они не признают, хоть ворох документальных свидетельств покажи, преступления Англии в других странах. В лучшем случае скороговоркой обмолвятся о том, что «такие были времена», что это— «давно ушедшее», что «мировые условия» оправдывали акты преступлений. И всё; иного от них никто не добьется.
А уж чтобы написать и опубликовать исследование, где бы разоблачалась преступная деятельность английского правительства в России, — об этом не может быть и речи. Ведь Россия — «страна дикарей», страна «варваров», а если Англия что туда и приносила, то только «цивилизацию». Россия никогда не вмешивалась во внутренние дела Британии, и трудно даже вообразить, что если бы существовал хоть один подобный случай, то сколько бы гневных слов было произнесено потом, сколько бы трактатов и негодующих разоблачительных исследований бы написали…
В любом случае, вне зависимости от размера английской субсидии, сами участники заговора, если что и получили, то крохи. Основную часть субсидий присвоила Ольга Жеребцова, которая незадолго до Цареубийства, в конце февраля 1801 года, отбыла в Англию. В «стране тирании» ей никто препятствий не чинил, хотя подобная поездка должна была быть одобрена самим Самодержцем. Жеребцова летела в Лондон «на крыльях любви». Мечта тридцатипятилетней дамочки была близка к осуществлению: наконец, они соединят свои жизни навсегда, до гробового входа. Правда, Жеребцова оставалась замужней женщиной; брак же, заключенный по православному обряду, расторгнуть было невероятно сложно. Для этого требовались экстраординарные обстоятельства. Любовь к постороннему мужчине в такой разряд никак не попадала. Но это не имело никакого значения.
