Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945
В главном лагере № 518/I помещалось 1500 офицеров и около 2000 солдат, которые встретили нас с подозрением и недоверием, раздались выкрики: «Не вздумайте тут командовать!» и «А теперь покажите нам, такие ли вы хорошие пленные, какими были офицерами». Скажем так, подобная встреча не показалась нам особенно ободряющей. Однако общая судьба и стремление справиться с ситуацией со временем превратили нас всех в единое сообщество.
Устройство лагеря было примитивным настолько, насколько и должно было быть в России. Территория огораживалась высоким забором, в каждом углу стояла вышка с прожекторами, лучи которых ощупывали темноту по ночам, вахту у пулеметов на вышках несли русские охранники.
Три деревянных барака с отсеками на 40–60 человек вмещали в себя 3500 военнопленных. В качестве мебели имелись двухъярусные деревянные нары с тонкими соломенными матрасами, стол и несколько стульев. Простая железная печка сослужила нам тем не менее добрую службу в холодные зимние ночи в горах. Еще на территории находилась кухня, помещение для сушки одежды и санитарный барак для освобождения от вшей, а кроме того, уборная, в которой, наполовину открытые стихии, могли справлять нужду разом 60 человек. Ну и, наконец, больница и столовая, помещение которой задействовалось и для многих других надобностей.
За пределами территории лагеря стоял барак, где жила охрана, а далее еще один – для русского коменданта и лагерной администрации.
Наутро нам представился немецкий комендант, жилистый молодой человек лет 25, отвечавший за порядок и взаимодействовавший с русским комендантом:
– Меня зовут Юпп Линк.
Он разъяснил всем, что работа тут – всеобщая обязанность – также и для полковников. Москва далеко, Женевскую конвенцию здесь не читали. Кто не годен для работы за пределами лагеря, будет работать внутри него.
Немецкий унтер-офицер Юпп Линк – комендант? Можно ли доверять ему? В какую игру он играет с русскими? Как скоро выяснилось, нам всем нашлось за что сказать ему спасибо.
Урожденный «дунайский шваб» – немец из одного из районов современной Югославии, бывшего некогда частью Австро-Венгерской империи, – он свободно говорил по-сербски, по-венгерски и по-русски, что, естественно, позволяло ему договариваться с русскими. Тут вновь действовала типичная русская тактика – держаться в стороне, позволяя невольникам самим решать все внутренние проблемы.
Юппа Линка привезли за несколько месяцев до нас в Ткибули, где ему приходилось участвовать в сооружении всех шести лагерей под номером 518.
Заключенные в верхнем главном лагере № 518/I, что-то около 2000 человек, с самого начала работали как «землекопы» на строительстве или же за пределами лагеря. Тех, кто имел подходящую специальность – механиков, мастеров по радиооборудованию, сапожников, портных и т. д., – задействовали в лагере или же посылали в шахты в качестве мастеров или наладчиков. Поскольку у русских не хватало квалифицированной рабочей силы, а еще по причине нерадивости нашим специалистам приходилось работать вместо русских.
Помню забавную историю, рассказанную мне одним немецким часовщиком. Как-то русский охранник ввалился к нему в мастерскую с будильником, который привез из Германии, и потребовал:
– Слишком большие эти часы. Сделай мне из них две штуки часов на руку, – когда часовщик попытался объяснить охраннику, что это никак не получится, охранник разозлился и закричал: – Саботаж?! Да я тебя, фашистская свинья!..
Потребовалось вмешательство Юппа Линка.В ближайшие же дни Юпп Линк просветил нас насчет «характера работы».
– Все пленные «нанимаются на работу» государственной угольной индустрией, которая ведет работы в данном регионе. Оплата идет из расчета количества людей и количества часов и поступает в распоряжение коменданта лагеря. Из этих сумм русский комендант оплачивает расходы на содержание строений, на питание, одежду и все остальное. На каждого заключенного составляется платежная ведомость, и после вычета расходов в конце месяца он может получить карманные деньги; остальные же записываются на его счет для выплаты после освобождения.
Так все выглядело в теории – на практике совершенно по-иному.
Значительные суммы «распределялись лично» русским комендантом и шли в карман ему и его приближенным. Я не припомню ни одного случая, чтобы кто-нибудь получил не то что эти карманные деньги – просто возможность полюбопытствовать состоянием своего счета. Лучшим примером тому может служить один из наших товарищей по плену Эльшлегер, старый коммунист, которого для начала отправили в немецкий концентрационный лагерь, а потом в печально знаменитую «бригаду Дирлевангера» – то есть в «штрафной батальон».
Несмотря на то что эти данные из его биографии были русским известны, он многие годы проработал сварщиком на шахте, и все привилегии, которые заслужил, выражались в двойной порции пустой баланды в день.
В 1949 г., когда стали освобождать первых пленных и настал черед Эльшлегера ехать домой, он попытался добиться от администрации оплаты – так сказать, подведения баланса. Ему сказали, что все деньги у офицера, ответственного за транспортировку, мол, рубли в Германию вести нельзя, вот их ему и обменяют на границе с Восточной Германией. Он не получил ни копейки и с расстройства поехал не на родину, в Восточную Германию, а на Запад. «С меня хватит, сыт этим по горло, – написал он в открытке, которая в итоге дошла до нас, – не за такой коммунизм я сидел у наци в концлагере».
Между тем, надо сказать, что некоторые пленные все же получили небольшие суммы.На следующее утро нас построили на плацу, чтобы официально объявить о том, что́ предстоит делать. Появился русский комендант – армейский офицер – в сопровождении офицера НКВД (тогда так назывался КГБ) и Юппа Линка. Громким голосом, сопровождая речь жестикуляцией, комендант объявил нам, что мы должны загладить вину Гитлера перед русским народом и компенсировать понесенные страной потери.
Затем он отдал приказ:
– Все к врачу. Самые сильные – в шахту, остальные – на строительство дороги. Все должны работать. Давай! Давай!
Русским врачом в лагере был доктор Голлендер, а его жена – помощником врача. Оба они были евреями, по понятным причинам настроенными к нам не слишком доброжелательно. В их обязанности входило не только лечить – делать так, чтобы больные быстрее выздоравливали и возвращались на работу, – но и заниматься дезинфекцией наших бараков. Голлендер обычно говорил нечто вроде: «Чтобы мне было чисто, хоть шапками подтирайте». Мы вполне понимали его идиш [147] и быстро уразумели, что с ним шутки плохи.
После осмотра мы получили наряды. Тем, кто шел в шахту, выдали простейшую одежду; разбили всех на смены: утреннюю, дневную и ночную. Половину суток мы проводили вне лагеря – восемь часов работали, а еще четыре уходило на дорогу туда и обратно. Вымокшие и усталые, мы приползали обратно, наскоро хлебали пустую баланду и заваливались на нары.
