Михаил Пазин - Романы Романовых
У Еромолова была странная наружность – светлые, почти белые курчавые волосы, широкие скулы, толстые, чувственные губы и белые, как сахар, зубы. При дворе его звали белым арапом. Александр Петрович был хорошим человеком – помогал всем, кому мог. Государыня прислушивалась к его рекомендациям, ибо Ермолов хорошо разбирался в людях и никогда не ходатайствовал за недостойных. Кроме того, он был необычайно правдив и искренен – это его и погубило.
Дело было в следующем. После покорения Крыма последний татарский хан Шагин-Гирей должен был получать от Потемкина большие суммы денег, обусловленные договором. Однако Светлейший тянул с этими выплатами, так что в течение нескольких лет хан не получил ни гроша. Тогда Шагин-Гирей обратился за протекцией к Ермолову; тот об этих художествах Потемкина рассказал Екатерине II, а та попеняла князю за подрыв своего авторитета – договор-то подписывала она! Потемкин, не будь дурак, сразу понял, откуда ветер дует, и предпринял контрмеры, чтобы Ермолов не в свои дела нос не совал. Да, иногда ему со своими протеже не везло – зарываются ребята: то на дуэль вызовут, то чужие деньги в кармане считают. Неизвестно, что Потемкин ответил на жалобу хана Екатерине, но Ермолов с поста фаворита тут же слетел. В июле 1786 года царица приказала ему на три года отправляться за границу. Александр Петрович послушно собрался и уехал в Европу. Там он вел себя необычайно скромно (по сравнению с Орловскими загулами), так же скромно он вел себя и по возвращении из путешествия: перебрался из Петербурга в Москву, где был радушно встречен местным высшим светом. Что не удивительно, ведь, будучи в фаворе, он никому не сделал зла, а некоторым даже помог.
За время своего пребывания в фаворитах, продолжавшегося год и четыре месяца, Ермолов получил 2 поместья стоимостью 400 тысяч рублей, а также 450 тысяч рублей наличными. Позже он уехал в Австрию, купил богатое имение Фросдорф неподалеку от Вены и зажил там припеваючи. Вернувшись ненадолго в Россию, Ермолов женился на княжне Елизавете Голицыной и впоследствии стал отцом трех сыновей, которые, впрочем, ничем в русской истории не прославились. Да и сам Ермолов старался в России не появляться, уехал в свой любимый Фросдорф, где и умер в 1836 году, пережив свою благодетельницу на целых тридцать лет. Вот и весь сказ.
А очередной фаворит Екатерины, Дмитриев-Мамонов, что называется, «наделал делов». Что и говорить! А говорить о нем придется. Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, потомок древнего боярского рода, родился в 1758 году, как и Ланской. Он с детства был записан в Измайловский полк и пользовался покровительством славного князя Потемкина-Таврического. В 1784 тот взял Мамонова к себе в адъютанты и, беспокоясь о том, чтобы во время своих частых отлучек из Петербурга возле Екатерины находился доверенный человек, в 1786 году (после изгнания Ермолова) представил его государыне. Молодой человек приглянулся царице своей красивой внешностью и скромностью. В том же году он стал полковником и флигель-адъютантом, а вскоре был пожалован званием генерал-майора и чином камергера. В 28 лет стать генералом – это немало! Такое на войне только может быть. Мамонов занял в Зимнем дворце покои фаворитов, у него даже был отдельный кабинет.
Первое время Мамонов не играл никакой роли в политической жизни России, но в 1787 году императрица взяла его с собой в знаменитую поездку в Крым. Один иностранец, некто Цимцевич, рассказывал о посещении тех зданий, которые были построены для отдыха Екатерины II по пути ее следования в Крым: «Спальни императрицы везде были устроены по одинаковому плану; возле ее кровати помещалось огромное зеркальное панно, двигающееся посредством пружины; когда оно поднималось, то за ним показывалась другая кровать – Мамонова…»
Во время этого путешествия Мамонову пришлось, пока Екатерина была занята, общаться с иностранными дипломатами и царственными особами – австрийским императором Иосифом II и польским королем Станиславом Августом Понятовским. С этих-то пор Мамонов и начал принимать участие в государственных делах, правда, ничего толкового совершить не мог ввиду полного отсутствия ума и таланта. Стареющая императрица, однако, этого не замечала; в 1788 году назначила его генерал-адъютантом, исхлопотала для него у австрийского цесаря графское достоинство Священной Римской империи, обеспечила материально и, наконец, ввела Мамонова в Государственный Совет. Как ни странно, но только Екатерина восхищалась талантами Александра Матвеевича, никто другой в нем «искры божией» не замечал. В письмах к Потемкину она хвалила Мамонова: «Он весьма милый человек», «он день ото дня мне любезнее становится» и так далее. И еще: «Крепок душою, силен и блестящ по внешности… У него ум за четверых, неисчерпаемый источник веселья и много оригинальности в понимании вещей и в суждениях. Кроме того, безграничная искренность». Однако Мамонов в какой-то момент забыл, кто он, и встал в оппозицию к своему благодетелю Потемкину, а перед Екатериной оправдывался ревностью. Ах, ревнует – значит, любит! Какой же даме не понравится, что ее ревнуют?
В письме к барону Мельхиору Гримму она по-прежнему рассыпалась в похвалах Мамонову – он-де и музицирует хорошо, и гравер неплохой, да и классику иногда почитывает. За его привычку носить красные камзолы она называла его Красный Кафтан. В письмах она говорила о нем в первом лице: «Мы мастерски рассказываем и обладаем редкой веселостью; мы – сама привлекательность, честность, любезность и ум; словом, мы себя лицом в грязь не ударим». Екатерина влюбилась в Мамонова, как девочка. Она шутливо называла его «дитею».
А этот «дитя» взял, да и ударил в грязь лицом, да не своим, а императрицыным! Время от времени между ними возникали разные недоразумения, и вскоре Мамонов начал тяготиться ролью фаворита. Как честный офицер, он дал Екатерине слово не покидать пределов Зимнего дворца. Не покидать? И не надо. В 1788 году, не покидая дворца, он завел амуры с фрейлиной императрицы 17-летней княжной Елизаветой Щербатовой, и она отдалась ему. Прошло несколько месяцев, прежде чем Екатерина узнала об измене любовника. Затронутая за живое, царица, чтобы заставить своего любимчика самого признаться в прелюбодеянии, пошла на хитрость. Однажды она, жалуясь на свою старость, сказала, что хотела бы устроить судьбу Мамонова, и предложила ему в жены богатую графиню Брюс. Тогда дурак Мамонов бросился перед Екатериной на колени и заявил, что не может принять от нее этой милости, так как любит княжну Щербатову и уже даже помолвлен с нею! В общем, сам сознался! Екатерина, все еще не верившая словам царедворцев, была глубоко потрясена признанием Мамонова. Беседуя со своим секретарем Храповницким, она жаловалась ему: «Зачем не сказал откровенно? Год как влюблен (в Щербатову)… Нельзя вообразить, что я терпела. Бог с ними! Пусть будут счастливы. Я простила их и дозволяю жениться… Мне князь (Потемкин) зимой еще говорил: Матушка, плюнь на него, и намекал на княжну Щербатову, но я виновата; я сама перед князем его оправдать старалась». От себя добавим, что когда Екатерина пожаловалась Безбородко на невнимательность и «рассеянность» Мамонова, на его «неаккуратность», то канцлер тоже намекал ей на связь фаворита с фрейлиной. Однако царица была влюблена тогда, как кошка, и намеков не поняла.
