Айседора Дункан - Моя жизнь. Встречи с Есениным
Рано утром мы уехали на аэродром. Это была та же самая линия Москва — Кенигсберг «Дерулуфта», которой два с половиной года назад Айседора улетала с Есениным. Пилот-немец нервно ходил взад и вперед, размахивая московским тортом, который, как говорили, вез в Кенигсберг своей невесте, и что-то бормотал. Оказывается, он проклинал необходимость лететь с «Isadora Dunkan, которая вечно попадает в катастрофы…».
Это было ранним утром, а под вечер, в сумерках, я увидал Айседору, медленно поднимающуюся по мраморной школьной лестнице.
— Айседора! Откуда вы?!
— Вынужденная посадка под Можайском. Летим завтра утром. Прошу вас приготовить мне пакет с двадцатью красными туниками. Я обещала сбросить их завтра можайским комсомольцам. Я с ними провела несколько чудесных часов, пока чинили самолет. Учила их танцу и свободному движению в спиральном построении «Интернационала»! Все под гармонь. Вы уж не пожалейте эти двадцать туник!
— Пилот ругался?
— Ужасно! Представляете? Он считал, что все произошло из-за того, что я была его пассажиркой!
В тот день я видел Айседору последний раз в жизни.
Из Берлина Айседора уехала в Париж. Многое было связано с ним в жизни Айседоры. Здесь она узнала первую любовь. Здесь она стала знаменитостью. Здесь родились ее дети — девочка Дирдрэ и мальчик Патрик. В Париже они погибли. В Париже она почувствовала «начало конца» любви Есенина.
Мы привыкли, что сцены любых театров, клубов, дворцов культуры одеты в сукна, но мало кто помнит о том, где впервые появились сукна. Их «изобрел» известный английский режиссер Гордон Крэг. В книге К. С. Станиславского «Моя жизнь в искусстве» есть глава — «Дункан и Крэг». Крэг и Дункан вместе приезжали в Москву в 1908 году. Гордон Крэг был первым мужем Айседоры Дункан и отцом Дирдрэ.
Патрик родился от второго брака Дункан с Парисом Санже (он же Лоэнгрин. — Ред.). Так звучала фамилия «Зингер» по-французски. Парис Зингер — так произносится эта фамилия по-русски. Да, отпрыск тех самых Зингеров, чье имя во всем мире связано с изобретением швейной машины.
Этот брак Айседоры с миллионером был браком по любви. Деньги Зингера не интересовали ее.
— Зачем? — сказала она однажды, рассказывая мне о своей жизни. — Деньги текли ко мне, как вода из водопроводного крана. Поверну — потекут. Захочу контракт в Испанию — пришлют! Захочу в Россию — контракт будет!
В Париже он купил для школы Дункан отель «Белльвю». Был создан организационный комитет, в который вошел весь цвет искусства и литературы не только Франции, но и всей Западной Европы. И в честь этого состоялся банкет. Когда уже отзвучали речи и банкет подходил к концу, к Айседоре подошел метрдотель и сказал, что ее спрашивают. Она вышла в вестибюль и очень удивилась, увидав своих детей с няней-англичанкой…
— Что случилось? — заволновалась Айседора, целуя детей.
— Ничего. Мы поехали покататься, и дети очень захотели увидеть вас. Они так просили…
— Поезжайте домой. Я назначила пианисту прийти в студию в Нейльи, я позанимаюсь час и приеду домой. Поезжайте…
Она вышла с ними на улицу, сама закутала пледами их ножки. Машина отъехала.
— Я проехала в студию Нейльи, — рассказывала мне Айседора. — Пианиста еще не было. Помню, надела белую тунику и, держа в руках коробку с шоколадом, ходила по студии, ела конфеты и думала: я самая счастливая женщина в мире… Я молода, знаменита, у меня такие чудесные дети, муж… Сегодня исполнилась мечта моей жизни. У меня будет школа и театр! И в этот момент в студию вбежал Зингер… Он крикнул: «Дети… умерли!» И упал. Почему тогда я не сошла с ума?! Я не могла воспринять то, что он крикнул… Я видела только, что он упал и сейчас умрет, и я бросилась к нему. Может быть, это спасло мой мозг…
Она долго молча плакала…
— Машина с детьми выехала на набережную Сены, наперерез ей выскочило такси. Наш шофер, избегая столкновения, круто свернул к реке… Мотор заглох. Шофер взял ручку, вышел из машины и завел мотор.
Вдруг машина двинулась на него прямо к реке… Парапета тогда не было. Шофер отскочил в сторону, машина упала в Сену…
Она опять замолчала, закрыв рукой глаза. Потом снова глухо зазвучал ее голос:
— Пока шофер бился головой о мостовую, пока бегал зачем-то к моей сестре Елизавете, стучал там в дверь… время, время шло! А они были в воде… Через час машину подняли краном. Их отвезли во французский госпиталь. Мне потом говорили, будто девочка моя еще дышала! Если бы я тогда могла быть около них! Силой материнской любви я бы вернула ее к жизни…
После катастрофы Дункан покинула сцену, к тому же она готовилась вновь стать матерью.
— Когда у меня опять родился мальчик, я решила назвать его Патриком в память о погибшем. Я лежала и попросила принести ребенка и положить ко мне. Головка его лежала на моем плече. Я наклонилась над ним и сказала: «Патрик…» Он открыл большие голубые глаза, вздохнул и умер… Какое же могло быть сердце у этого ребенка, если я носила его под своим сердцем, источавшим страдание.
Я тежала в темноте и слушала, как Парис сколачивает ящик, чтобы похоронить Патрика в нашем садике. Потом вошла Мэри и зажгла лампы. Я попросила ее принести мне какую-нибудь книгу. Незадолго до катастрофы мне принесли неизвестно кем присланную книгу — «Ниобея, оплакивающая своих детей». Я поставила ее на библиотечную полку… Теперь Мэри взяла первую попавшуюся книгу и подала мне. Это была «Ниобея, оплакивающая своих детей»… Я не мистик и рассказываю вам про эту книгу не без причины. Но вдумываться в это нельзя — тогда сойдешь с ума. Если это правда, то Понсон дю Террайль с его Рекамболем и прочим — бледный выдумщик…
Она взяла сигарету и никак не могла зажечь спичку.
Сплошные зеркальные стекла, вставленные в четыре длинных окна её комнаты, поголубели… Уже рассветало. Айседора долго молчала…
— Вы слышали когда-нибудь о профессоре Дуайене? — вдруг спросила Дункан.
Мне было знакомо это имя: «Операции профессора Дуайена» — так называлась короткая кинокартина, которую демонстрировали после сеансов в первых московских синематографах. Киномеханик объявлял через свое оконце: «Драма в шести частях», или «Сильно комическая», или «Видовая». Чуть ли не два года подряд после сеансов показывали «Операции профессора Дуайена», предупреждая: «Нервных, женщин и детей просят выйти». Дуайен, высокий красивый мужчина с холеной светлой бородой, делал три операции: трепанацию черепа, вырезание рака и еще какую-то…
— Этот самый… — подтвердила Айседора. — У Дуайена была жена, очень красивая, высокая блондинка. Я тогда еще не знала Зингера. Он был неразлучен с женой Дуайена, а тот, видно, не возражал… Зингер строил для него хирургические дворцы, финансировал завод знаменитого шампанского «Дуайен», создавал ему бешеную рекламу. Вот и фильм этот тоже… Потом Зингер оставил жену Дуайена, он полюбил меня. Мы поженились. Очевидно, для Дуайена собственная карьера и финансовое благополучие были дороже жены. Он возненавидел меня. Я всегда чувствовала его ненависть! Это был какой-то средневековый враг.
